Другая часть Бессарабии, представляющая собой регионы Республики Молдова и непосредственно контролируемая властями Кишинева, после распада Советского Союза оказалась на пике этнокультурных и этнополитических противостояний: с одной стороны, начала проявляться тенденциозность молдавского нациестроительства с попыткой укрепления молдавской идентичности, с другой – сказывается влияние соседней Румынии, которая посредством отдельных слоев молдавской интеллигенции достаточно эффективно закладывала фундамент румынской идентичности. В то же время специфика исторического развития Пруто-Днестровского региона способствовала появлению отдельного феномена – этнонациональной гагаузской региональной идентичности.
Именно неоднородность и полиморфизм этнокультурного и этнополитического ландшафта в регионе не позволяют говорить о какой-либо целостности бессарабской идентичности. Последняя была возможна при историческом существовании региона Бессарабии в составе Российской империи или в Румынии межвоенного периода. В дальнейшем бессарабские ценности целостного региона трансформируются советским управлением, которое разделило земли Бессарабии между двумя советскими республиками – молдавской и украинской. При этом говорить о том, что бессарабский феномен идентичности полностью растворился во времени, было бы опрометчиво. Его следует учитывать как региональный феномен. О чем, собственно, у нас еще будет возможность поговорить в следующей монографии, посвященной российско-молдавским отношениям в XIX – начале ХХ в.
Говоря о Приднестровье, необходимо отметить, что при разных сценариях там может либо сформироваться гражданская приднестровская идентичность, либо сохраниться региональная идентичность со специфическим этнонационально-смешанным наполнением.
В Приднестровье у интернациональной идентичности больше шансов (в случае обретения статусности). При этом данная идентичность здесь может сложиться при наличии той языковой схемы, которая существует на современном этапе. Речь идет о русско-альтернативном (молдавском, украинском) билингвизме, имеющем исторические корни и не нарушенном, в отличие от Молдовы, за последние двадцать с лишним лет.
Состояние конфликта и недоверия на протяжении свыше двух десятилетий способствует размежеванию жителей Приднестровья и Молдовы. Ниже еще будет уделено внимание специфике региональной идентичности в полиэтническом сообществе.
Возвращаясь к рассмотрению интернациональной идентичности (отдельные авторы называют ее постсоветской)[600]
, следует остановиться на малоиспользуемом терминеВ условиях существующей только на бумаге целостной Молдовы говорить об интернационализации можно только в случае сохранения схемы государственного молдавско-русского и русско-молдавского паритетного двуязычия[602]
, при этом нет ни единого государства, ни обеспечения четко работающего двуязычия. При изменении языковой схемы, с вытеснением русского языка государственным вне зависимости от того, как он называется, молдавская и румынская ситуация начнет развиваться по сюжету построения этнонационального государства.4. Можно также констатировать, что в Республике Молдова и в Приднестровье получили распространение и
Выше уже затрагивался феномен региональной идентичности. Причем это чувство в Приднестровье вряд ли скоро сотрется при различных гипотетических сценариях развития. Даже в случае перспектив абсолютно независимого развития региональная идентичность сохранится еще достаточно долго в качестве важного элемента исторической памяти. Республике Молдова, похоже, предстоит еще долго жить с чувством бессарабской идентичности, которая, кстати, внутри себя четко выделяет, например, население с буджакским самосознанием – потомков задунайских переселенцев (болгар и гагаузов). При этом уже оформленная автономией значимость этнорегиональной идентичности для гагаузов также не представляет сомнений[603]
.Важно только подчеркнуть, что в случае разных сценариев в Приднестровье и Гагаузии возможны как тенденции укрепления интернационализации, так и наоборот – ее ослабление. Как и в любой культуре пограничья, амбивалентная идентичность работает до тех пор, пока не возникает потребность делать выбор.