Авторы книги «Кто защитит тебя, русская речь? (О положении русского языка и русской диаспоры в Республике Молдова)» Д. Николаев и П. Донцов «обоснованно отмечают тревожную для будущего русского языка в Молдове тенденцию уменьшения доли молодежи, обучающейся на русском языке в вузах и колледжах. И несмотря на то, что после 2005 г. в среднем звене обучения спрос на получение более статусного образования растет (русские профтехучилищам стали предпочитать колледжи), однако спрос на получение высшего образования на русском языке начинает снижаться (как и в 90-х гг.), т. е. падает престиж высшего образования на русском языке, что проявляется в огромном недоборе в русские группы в вузах Молдовы. Это является следствием не только сокращения доли русского и русскоязычного населения из-за трудовых миграций за рубеж, в основном в Россию, но и результатом языковой политики, проводимой в сфере образования, а также кадровой политики, препятствующей трудоустройству в государственных учреждениях и организациях лиц, получивших образование на русском языке»[199]
.Во многом программу действий в отношении будущего образовательного процесса в стране высказала уже упомянутая А. Гуцу. Как отмечалось, 6 февраля 2013 г. она выступила с инициативой прекращения финансирования русскоязычных школ из государственного бюджета: «Вы знаете, что существуют европейские страны – члены Евросоюза, где преподавание на языке национальных меньшинств происходит за счет частного финансирования?»[200]
. Понятно, что смысловая нагрузка данного выражения напрямую обращена прежде всего против русского языка и его носителей.Как отметила П. Богуцкая (газета «Русское слово») в беседе с генеральным директором Бюро межэтнических отношений Е. Беляковой: «Оптимизация коснулась всех школ – и молдавских и русских. Но… молдавскому школьнику, в худшем случае, грозит учиться не в своей родной школе, а в соседней, русскому (здесь правильнее сказать – русскоязычному или русскокультурному. –
В связи с уже упоминавшимся всплеском внимания к этногражданской проблематике 2013 г. ситуация характеризуется парадом конфликтных ситуаций, связанных с закрытием или регламентаций учебных заведений с русским языком обучения[203]
. Приведем несколько показательных выступлений в массмедиа, получивших серьезный резонанс:– «Попытка закрытия русско-румынского лицея в Глодянах»[204]
;– «Под лингвистическим прессом оказалась русская группа дурлештского детсада № 2»[205]
;– «Суд объявил незаконной ликвидацию русской гимназии в селе Олэнешть»[206]
;– «Педагоги за отставку правительства»[207]
.В продолжение можно вспомнить пример нашумевшего 25-минутного ксенофобского «спича» учителя географии Кравченко из профтехучилища № 48 из г. Бельцы[208]
.Под давлением общественного мнения учитель был уволен. За свои слова на уроке уволенный учитель извинился, но при этом отметил, что в его скандальной речи проявились «эмоции всего народа»[209]
. Впоследствии даже состоялся суд. Судья не нашла в словах Кравченко «ничего противоречащего законодательству»[210].В ходе судебных разбирательств В. Кравченко был освобожден в зале суда. Такое открытое выражение нетерпимости по отношению к русскоязычным детям вызвало реакцию в соседней Украине, России, странах Балтии[211]
. С другой стороны, Кравченко получил поддержку от румынских политиков[212].Понятно, что по одному прецеденту проявления открытой ксенофобии нельзя делать глобальных выводов о здоровье всего общества, но с сожалением приходится констатировать, что таких примеров немало. Инцидент с Кравченко вскрыл серьезную тему ксенофобии в государстве, которую привыкли замалчивать и обходить стороной[213]
. Уместно в этом контексте привести определение слова