Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

Одновременно, несмотря на внешнегосударственные притеснения, бессарабское еврейство, будучи достаточно сплоченным сообществом, в условиях иноэтничного окружения и противостояния этим самым притеснениям выработало определенные механизмы выживания в сложившихся условиях. Этому в немалой степени способствовала концентрация значительной доли капитала в среде представителей этого народа. Вот как комментирует ситуацию Афанасьев-Чужбинский: «Рассадники сынов Израиля – города и местечки. Есть, например, в Хотинском уезде местечко Бричаны, в котором пять с половиной тысяч жителей, но в этом числе едва десятая часть христиан. О массе евреев можно судить по количеству их учебных заведений⁴²⁹, число которых доходит до семнадцати. Ни одно из еврейских семейств не занимается земледелием, а все торгуют или живут из барышей. Теперь вопрос: чем могут торговать несколько тысяч торговцев в глухом местечке, в пятидесяти верстах от границы? Понятно, что здесь играют роль два условия: контрабанда и эксплуатация простодушных поселян, собирающихся на ярмарки»⁴³⁰.

На одном из элементов так называемого местечкового устройства еврейского жилища остановил свое внимание А.С. Афанасьев-Чужбинский: «Квартира оказалась такая, какой не имел я и в уездных городах, с весьма приличною мебелью, очень чистою, но украшенная множеством тех картин, о которых большинство читателей, вероятно, не имеет понятия. Это лубочные еврейские гравюры, изображающие как сцены из древней истории, так и фантазии новейших времен, где иногда евреи представлены в генеральских и полковничьих эполетах на поле битвы с неизвестными национальностями. Разумеется, неприятель везде бежит, сыны Израиля его преследуют и торжественно машут огромными саблями. Содержание некоторых картин до того неудобоприятно, что сам хозяин не мог, по тексту, написанному внизу, дать мне положительных сведений и только, указывая на голубые деревья, на зеленых верблюдов и на какие-то фигуры вроде человеческих, прибавлял:

– Это там, в Палестине»⁴³¹.

Можно только догадываться, что представленные в доме еврея гравюры либо действительно не могли быть охарактеризованы хозяином дома, либо он не хотел раскрываться перед иноверцем, хотя и знатного происхождения (прибывший из Петербурга – магическое выражение для провинции. – Прим. авт.). Хотя, с другой стороны, хозяин дома раскрыл (или похвастался) перед приезжим своим секретом ведения дела. Здесь можно только предполагать, была ли тема, связанная с верой иудеев, в определенном смысле табуированной для обсуждения с иноверцами или действительно человек следовал простой традиции подражания – если подобные гравюры есть у соседей-евреев, почему не повесить такие же у себя в доме, – я ведь такой же, как они…

Говоря о еврейских местечках, автор обратил внимание на еще одну региональную особенность в занятиях евреев. Например, описывая занятия евреев Могилева-Подольского, он отметил, что «в улицах или, скорее, кривых переулках, прилегающих к горе, несколько еврейских семейств занимается свиванием желтых бумажных фитилей, употребляемых на дорожные огнива <…>. Ремесленники перепутывают переулок своими нитями, без церемонии загораживая дорогу, причем беспрерывно перебегают с места на место, сердятся, бранятся и выругают, пожалуй, и вас, если вы неосторожно зацепите хитросплетенную основу <…>. Могилевские купцы, разъезжающие по ярмаркам как местным, изобилующим в западных губерниях, так и отдаленным, везут громадное количество фитилей, продавая их за иностранные»⁴³².

Интересно впечатление автора о преображении еврейского местечка в праздничный субботний день: «Во всех домах горит усиленное освещение, и толпы евреев и евреек расхаживают по городу с неумолкаемым говором, который, особенно издали, походит на гудение пчел в огромном улье. Все они в это время разодеты в лучшие праздничные костюмы и каждый даже своему лицу старается придать праздничное выражение». При этом автор заметил, что даже в праздник не обходится без обсуждения деловых вопросов: «.. Прислушиваясь к речам, вы поминутно услышите слова “кербель” (рубль), “копекес” (копейка), без которых не обходится ни одна еврейская беседа»⁴³³.

Не хотелось бы повторяться, но при чтении книги Афанасьева-Чужбинского порой складывается мнение об определенной поверхностности суждений автора. Во многом это объясняется спецификой подачи материала. Он транслирует увиденное, стараясь соблюсти максимальную точность, но отсутствие системности подачи материала создает впечатление очерковости и некоторой эмоциональности, чего, собственно, современная наука старается избегать (хотя в стремлении к этому не все проходит, как ожидалось).

* * *

Анализ творчества А.С. Афанасьева-Чужбинского позволяет увидеть человека очень разным, именно таким, каким было и противоречивое пореформенное время, когда он путешествовал по Днестру. Особенно остро эта полярность времени отражалась на либеральной интеллигенции, к которой можно отнести писателя⁴³⁴.