Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

Выше уже говорилось о том, как беглые находили приют в плавнях Дуная на рыболовных промыслах, где их практически никто не видел, кроме хозяина. Вот к такой артели, атаманом которой был, судя по имени и отчеству (Иван Антонович), русский, не любивший рассказывать о своем прошлом. Художественное изложение время от времени прерывается в рассказе документальной информацией, которая нисколько не нарушает сюжет, но поясняет происходящее и, соответственно, поведение героев. Вот один из комментариев: «Наша соседка Румыния, и будучи еще под турецкой опекой, и впоследствии, охотно давала у себя приют беглым, не справляясь об их прошлом, под непременным только условием, чтобы здесь, на новой родине, они вели себя смирно и не были каким бы то ни было образом в тягость стране. Она терпела нелегальность положения выходца, мирилась с подозрительной подлинностью его личности, его документов, если таковые предъявлялись, до одной, однако, поры, пока выходец, так или иначе, не начинал казаться опасным, короче говоря, пока он не зарывался, тогда с ним не церемонились»⁵²⁷.

Сюжетная линия разворачивалась следующим образом: в артель неожиданно ночью пришли «парень лет под тридцать, высокий, плечистый брюнет, с окладистой вьющейся бородкой, оттенявшей его красивое, румяное лицо чисто русского типа, с темно-серыми глазами, лукаво глядевшими из-под черных бровей. Одет он был, как одеваются кацапы, промышляющие на чужбине плотничьим ремеслом; под мышкой держал узелок, наскоро завязанный, как будто владелец его поспешно и неожиданно собрался в дорогу»⁵²⁸. С ним была девушка – молдаванка лет семнадцати-восемнадцати.

Они, Петр и Наталица, бежали от боера (помещика), на пути которого стал влюбленный парень. Рыбаки дали им приют – «не дать приюта бродяге же, выдать его начальству – это значило покрыть позором свою бродяжническую репутацию»⁵²⁹.

Помещик был богат и злопамятен, он начал поиски. В артель приезжала полиция, но девушку рыбаки надежно спрятали, а парень в ту пору отсутствовал.

В это время в окрестностях участились разбойные нападения. Артельщики смекнули, что это дело рук Петра, но ничего ему не говорили.

Полиция допрашивала артельщиков, которые ничего не сказали. Разбойничьи выходки продолжались. Полицейские устроили настоящую облаву, всех артельщиков связали, а «человек десять удалились за камыши, осторожно продвигаясь вперед – румынские полисмены особенной храбростью не отличаются»⁵³⁰. Там они нашли дремлющего разбойника. От шороха он проснулся. Пристрелил возлюбленную, а себя убить не успел, поскольку был оглушен сзади.

Финал таков: «Петра судили.

Судили и рыбаков, как соучастников и укрывателей.

Смертный приговор был вынесен двоим: Петру и старому атаману.

Обоих повесили в один и тот же день на косе. Трупы их были зарыты там же, а виселицы долго оставались не снятыми в назидание бродягам и перекатной голи, работавшим на пристанях, рыбачившим по Дунаю и плававшим на судах и суденышках по великой исторической реке, на берегах которой и в водах пролито, как говорят, столько человеческой крови, что можно было бы до краев наполнить ее ложе.

С той поры на косе никто не рыбачит. Рыбаки избегают это проклятое место, хотя от виселицы и следа не осталось»⁵³¹.

Оставим лирическую сторону произведения, хотя и она заслуживает внимания, только лишь подчеркнем объективность представленной картины – тяжелого положения беглого люда, бесправие которого напоминает перипетии героев романа Г.П. Данилевского «Беглые в Новороссии»⁵³².

Конечно, авторов малой прозы, печатавшихся в региональных периодических изданиях, мог читать незначительный круг лиц. К тому же напомним, что грамотность населения явно оставляла желать лучшего. И тем не менее подобные произведения в немалой степени помогали увидеть не только проблемы, с которыми сталкивалось общество, но и изнанку жизни беглых, их человеческие страдания и боль.

Подводя краткий итог сказанному в данном разделе, хотелось бы обратить внимание на огромное число нераскрытых исторических лакун, которые еще ждут своих исследователей.

Примечания

1 В церковной иерархии Молдовы на рубеже XVIII–XIX вв., как и в боярских кругах, не было единства во взглядах на внешнеполитическую ориентацию. По-прежнему были сильны константинопольские настроения, поддерживаемые фанариотским режимом в Дунайских княжествах. Однако султанский контроль православия устраивал далеко не всех, что способствовало формированию круга симпатизантов Московского патриархата. К слову сказать, подобные разночтения в настроениях имели место и в более ранние времена. Так, тайные миссии, направленные на укрепление связей с Россией, в разное время выполняли митрополиты Гедеон (1711), Вениамин (1739), Гавриил (1769–1774), Вениамин (1802 и 1807) (подробнее см.: Шорников П. Народное православие в Молдавии: Очерки истории ⁄ П. Шорников; науч. ред. В.Я. Гросул [и др.]. Тирасполь: ИСПИРР (ГУИПП «Бендерская типография “Полиграфист”»), 2018. 232 р.)