Россия – Крым – Украина. Опыт взаимоотношений в годы революции и Гражданской войны

В контексте изложенного немалое удивление вызывает позиция историка В.М. Матвиенко, зафиксировавшего такой взгляд на проблему: «Центральная Рада и правительство УНР после возвращения в Киев (в начале марта 1918 г. – В.С.)коренным образом изменила свой взгляд на государственно-правовой статус Крымского полуострова, планируя его включение в состав независимой Украины. Автору не удалось разыскать официальных (опубликованных или архивных) документов, которые позволили бы проследить или, по крайней мере, осветить ключевые позиции этого процесса (подчеркнуто мною. – В.С.), но течение событий в последний месяц существования УЦР свидетельствует в пользу именно такого вывода»[134].

То есть документов нет, однако у исследователя откуда-то появляется «видение» коренного поворота в политике руководства УНР, о котором даже не подозревает председатель Центральной Рады М.С. Грушевский, продолжающий проводить принципиальную линию в основополагающем государственном документе – Конституции Украины, как выясняется, вопреки «течению событий» совсем в ином направлении. Отдельные частные факты и факторы незначительного масштаба никак не могли повлиять на объективные представления и оценки доминирующих тенденций, осуществлявшегося курса.

Впрочем, без надлежащих обоснований остались и утверждения о том, что руководство УНР «поставило в начале 1918 г. вопрос о контроле над Крымом»[135]. С точки зрения научной логики начинать оспаривать процитированное представляется просто излишним. Рациональнее остановиться на том, что в действительно сложнейших перипетиях революционной ломки общественных устоев шел непростой, но очень ответственный поиск решений, которые не всегда получают адекватные оценки современных историков.

Кстати, что-то весьма и весьма подобное наблюдалось (и тоже, наверное, не случайно) в поведении тогдашних крымских лидеров.

2. Между центробежными и центростремительными тенденциями

Если Центральная Рада стремилась очень взвешено, аккуратно, дипломатично, с необходимыми теоретическими обоснованиями, в частности, внимательным учетом этнического фактора, подходить к проблеме отношений с Крымом, то этого совсем нельзя сказать о Гетманате П.П. Скоропадского. Придя к власти по инициативе и при помощи оккупационных сил в результате государственного переворота 29 апреля 1918 г., режим, похоже, не очень заботился об обоснованности принимаемых решений. Во главу угла безапелляционно выдвигался военно-стратегический интерес, желание во что бы то ни стало укрепиться в статусе черноморской державы, для чего требовался собственный флот, а Крым с Севастополем должны были стать его основной базой.

Уже 7 мая 1918 г. на заседании правительства при рассмотрении вопроса о границах Украины было постановлено: «Признать границами первоначально намеченную на карте, представленной военным министром, границу с соответствующею этнографическим условиям, причем обратить особое внимание на необходимость присоединения Крыма к Украине»[136].

Что в данном случае понимали под термином «этнографические условия» министры Украины и среди них военный министр А.Ф. Рогоза (Рагоза) – неясно. Во всяком случае, в качестве критерия относительно необходимости присоединения Крыма к Украине данный аргумент явно не подходит. Не проясняет ситуацию и примечание к употребленному термину составителями документального сборника как якобы демаркационной линии между украинско-немецкими войсками и Красной армией на северных границах Украины[137].

Скорее всего, понятие присутствует в документе, так сказать, «для красного словца» и ровным счетом ничего не означает в реальности. Гораздо прозрачнее продолжение процитированного выше протокола: «Заслушав в этом последнем отношении (т. е. о присоединении Крыма к Украине. – В.С.) заявления Гетмана о переговорах его с германским послом и о намерении его послать германскому послу письмо от своего имени, в котором подтверждалась бы необходимость присоединения Крыма к Украине, – одобрить посылку такого письма с тем, чтобы дополнительные по этому предмету данные по одобрении их Советом Министров были сообщены министром иностранных дел германскому правительству»[138].