Россия – Крым – Украина. Опыт взаимоотношений в годы революции и Гражданской войны

Согласно замыслу, направленности данной публикации последние аспекты, при всей их важности, не входят в круг рассматриваемых автором проблем. Поэтому, что называется по ходу, можно отметить, что имеющаяся историография по данному вопросу весьма обширна и столь же противоречива, т. к. в разные времена, однако практически неизменно, испытывала влияние прежде всего политической конъюнктуры, что, в свою очередь, как правило, делало невозможным объективный научный подход, обязательно сказывалось на справедливости оценок, суждений, выводов. Оставляя этот аспект для отдельных, специальных исследований, нельзя не отметить определенных сомнений относительно того, что политические институты получали в свое распоряжение во всех отношениях достоверную информацию, что хотя бы отчасти не могло не повлиять на принятие довольно важных, в полном смысле слова судьбоносных решений.

Стоит также иметь в виду, что те, кому волей истории в 1921 г. необходимо было принимать очень непростые решения, сознавали, что кроме теоретически разработанных, программных принципов в национальной сфере относительно случая с Крымом следовало учитывать еще один немаловажный фактор. Речь идет о том, что крымские татары, имевшие в прошлом на протяжении столетий до 1783 г. свою государственность (Крымское ханство на правах вассала Османской империи), утратили ее с завоеванием Северного Причерноморья и Приазовья (с Крымским полуостровом) Россией, присоединением Новороссии к империи. Однако генетическая память, дополненная в революционное время вспыхнувшими надеждами на приближающиеся кардинальные перемены, в том числе на возможность обретения былого статуса, существенно усилила национальные, националистические, мусульманские настроения. В среде демократически мыслящих людей и на полуострове, и за его пределами многие в целом сочувственно относились к перенесенным татарами страданиям и лишениям и потому понимали их стремления. И если бы численность крымско-татарский этноса превышала хотя бы незначительно половину населения полуострова, что делало бы вполне логичным применение этнического принципа национально-государственного строительства, очевидно, перспектива выбора политико-правовой модели была бы не такой уж и сложной. Найти же вариант, в котором бы органично сочетались историческая традиция (которой, очевидно, не было желания пренебречь) с тем, что численность крымскотатарской общности составляла лишь немногим более 25 % жителей полуострова, оказалось очень и очень нелегко.

Как бы невольным признанием объективно желаемого, однако недостающего количественного показателя являются гневные упреки В.Е. Возгрина в адрес большевиков, советской власти, якобы в кратчайший срок наводнивших Крым своими представителями, хотя тут же автор для чего-то напоминает, что «эти русские, и без того имевшие огромное численное преимущество, (подчеркнуто мною. – В.С.), видели в Крыму, в природе и людях этой прекрасной земли отнюдь не объект сыновней любви или эстетического восхищения»[393].

В ход пускается весь мыслимый набор ругательств с широким, без особого разбора, использованием «клеймящих» определений и эпитетов – колония, аборигены (о татарах. – В.С.), рабская покорность, холуйская предупредительность, людоедские директивы (о партийносоветском активе региона. – В.С.), марионеточное государство, фарс (о статусе Крыма. – В.С.) и т. д.[394] Конечно, любой человек может быть недоволен историей, свершившемся, сожалеть, что они развивались не так, как хотелось бы. Но тем, кто берется их объяснять, истолковывать, явно не пристало прибегать к отборной брани, бесцеремонным и демагогическими по сути обвинениям при тщательной маскировке (на поверку бесполезной) желания уйти от реальных фактов, статистических данных, документов, объективной, всесторонней, взвешенной оценки сложных процессов.

В историографии приводятся неоднократно проверенные данные о национальном составе населения Крыма в 1921 г. На полуострове проживал 719 531 человек, из них русских – 298 666 (42,2 %), татар -196 715 (26 %), украинцев – 72 352 (9,5 %), евреев – 49 406 (6,9 %), немцев – 42 350 (5,9 %), греков – 23 868 (3,4 %), армян – 12 017 (1,7 %), болгар – 10 572 (1,5 %), поляков – 5734 (0,9 %), на остальные национальности приходится 2 %[395].

Надо сказать, что сколько-нибудь серьезных разночтений на данный счет в научной литературе не наблюдается. Так, в хронологически последнем издании с тщательными выкладками и предметным анализом материалов переписи населения Крыма в 1920–1921 гг., корреспондирующимися с изданием 1930 г., приводятся следующие данные.

Из 718,9 тыс. жителей, охваченных статистами, 317,8 тыс. (44,1 %) идентифицировали себя русскими, 186,6 тыс. (26 %) татарами, 53,5 тыс. (7,4 %) украинцами, 48,3 тыс. (6,7 %) евреями, 42,3 тыс. (5,9 %) немцами, 23,8 тыс. (3,3 %) греками, 12,1 тыс. (1,7 %) армянами, 10,5 тыс. (1,5 %) болгарами, 5,8 тыс. (0,8 %) поляками, на другие национальности приходилось менее 3 %[396].