Россия на Дунае. Империя, элиты и политика реформ в Молдавии и Валахии, 1812—1834

Справедливость такой оценки ситуации подтверждается Конфедеративным заговором, раскрытым в октябре 1839 года. Заговорщики, оставшиеся по преимуществу неизвестными, осуждали многочисленные нарушения Органических регламентов в том, что касалось сбора налогов и крестьянских обязанностей перед землевладельцами, распространения евреев-арендаторов, искажения налоговой переписи, пародии на правосудие в судах, чрезмерных таможенных тарифов, злоупотреблений в управлении монастырями, использования господарем общественной казны в личных целях, его вмешательства в выборы во Всеобщее собрание, торговли боярскими чинами, а также пренебрежения состоянием школ и госпиталей[1115]. По утверждению заговорщиков, «во всех областях государственного управления с положениями регламента и с законами обращаются как с игральными картами»[1116]. Члены заговора были весьма обескуражены неудачей боярских петиций 1835 и 1836 годов, обращенных к России, и заключали, что держава-покровительница, «увлекаемая своей политикой, помышляет только о своих собственных интересах». Отчаявшись заручиться поддержкой извне, заговорщики обязались взяться за оружие для того, чтобы восстановить действие Органического регламента[1117].

Ввиду неспособности России положить конец произволу Стурдзы в 1830‐х годах заговорщики более не надеялись добиться своих целей с помощью российского правительства. Их прохладное отношение к северному соседу проявилось в намерении стремиться к замене российского протектората на коллективную гарантию великих держав[1118]. В то же время не стоит преувеличивать степень антироссийской настроенности заговорщиков или принимать их за модерных румынских националистов[1119]. Их главным врагом был господарь Михай Стурдза, а не Россия. Их целью было восстановление Органического регламента, а не отмена его. Заговорщики видели Молдавию не как часть Румынского национального государства, включающего в себя все территории, населенные этническими румынами, а как часть Дунайской конфедерации, которая наряду с Валахией включала бы также и славянскую Сербию[1120]. Не требовали заговорщики и гражданского равенства для всех жителей княжества, что являлось одним из необходимых условий возникновения модерной нации[1121]. Их социальная программа была весьма близка устремлениям «карбонариев» 1820‐х годов. Хотя заговорщики 1839 года и осуждали великобоярскую аристократию, они сами стремились к тому, чтобы превратить все боярское сословие в по-настоящему наследственное дворянство и тем самым зафиксировать свой привилегированный статус по отношению к основной массе населения[1122].

* * *

Проблемы, с которыми российские дипломаты столкнулись в Валахии, вскоре затмили те трудности, которые они испытывали в Молдавии. Господарь Александру Гика не обладал умением своего молдавского коллеги подавлять боярскую оппозицию. В своих отношениях с беспокойным собранием Гика сильно зависел от российского генерального консула, с которым к тому же отношения у него не сложились. В результате валашские оппозиционеры вскоре стали выступать не столько против господаря, сколько против Органического регламента и российского вмешательства в дела княжества, которое регламент делал возможным. В этом смысле Валахия отличалась от соседней Молдавии, где оппозиционеры долгое время обращали свою критику на действия господаря и осуждали нарушение им положений Органического регламента. Политический кризис в Валахии достиг высшей точки летом 1837 года в контексте скандала, вызванного так называемой «дополнительной статьей» регламента, которая запрещала и господарю, и собранию вносить какие-либо изменения в текст регламента без согласия на то державы-сюзерена и державы-покровительницы.

Этот принцип был заложен уже в министерские инструкции боярскому Комитету реформ, составленные Дашковым в 1829 году[1123]. Изначальный текст Органического регламента, принятого Валашским ревизионным собранием в мае 1831 года, запрещал господарям и собраниям принимать законы, которые «будут противоречить привилегиям этого княжества, а также договорам и хатт-и шерифам, заключенным и изданным в его пользу»[1124]. Однако накануне ратификации регламентов османским правительством российский посланник в Константинополе Бутенев внес, по настоянию Киселева, дополнительную формулировку, согласно которой «любые изменения, которые господарь захочет внести в текст регламента, могут иметь место и вступать в силу только с распоряжения Порты и при согласии русского двора»[1125].