Россия на краю. Воображаемые географии и постсоветская идентичность

Проводимый Рыклиным деконструктивистский анализ функции коллективной психологической подавленности террором, представленной в великолепных залах Московского метрополитена, явно построенных как храмы в честь мощи советских масс, – это акт восстановления силы индивидуальной мыслящей личности после ее уничтожения сталинским коллективом. Такое прочтение хорошо сочетается с изображенной Приговым потаенной Москвой, вытесненной советскими чистками и массовыми внутренними распрями. И для того и для другого Москва – это место, которое, по словам Пригова, определяют сами ее жители: «Где мы ей укажем… – там и есть Москва».

* * *

Иная, более грубая, но крайне комическая деконструкция Москвы приведена в весьма забавном рассказе В. Пелевина «Девятый сон Веры Павловны» [Пелевин 1991]. Здесь, в отличие от концептуалистов, которые деконструируют имперскую Москву, чтобы показать Москву скрытую или затонувшую, Пелевин начинает с описания подземного общественного туалета на Тверском бульваре, а затем обрушивает на советскую и перестроечную Москву «всемирный потоп» из ее собственных отходов. Подобно Пригову, Пелевин пишет в абсурдно-философском ключе, задаваясь онтологическими вопросами о природе московского мира.

«Девятый сон Веры Павловны» – это видение пожилой уборщицы общественного туалета во время перестройки конца 1980-х годов. Название рассказа и имя главной героини отсылают к важнейшему литературному предшественнику советского социалистического реализма – идеологическому роману Н. Г. Чернышевского «Что делать?» (1863). Пелевин пародирует роман Чернышевского, содержащий четыре сна героини о будущем рае на земле и освобождении женщин. В рассказе Пелевина споры разворачиваются в шопенгауэровско-витгенштейновском диалоге между двумя уборщицами, Верой Павловной и ее хорошей подругой Маняшей. Они обсуждают природу реальности, солипсизм и вопрос о том, действительно ли мир таков, каким мы его себе представляем. Вера Павловна – солипсистка, которая беспокоится о природе и тайне существования и вопрошает, в какой степени реальность мира является функцией нашего собственного сознания.

Как и статья Рыклина, рассказ Пелевина поначалу сосредоточен на образе подземного объекта, в данном случае общественного туалета, а затем переходит к описанию события – затопления всей Москвы. Пригов, Рыклин и Пелевин – все разделяют своевольную идею, что Москва, которую они любят, – а не та Москва, что построена советскими властелинами, – это средоточие думающих, творческих людей, и со временем она станет тем, что они из нее сами сделают. Наконец, у Пелевина, как и у Пригова с Ерофеевым, мы находим в Москве литературно-творческое translatio imperii[28]: темы своеволия и навязываемых государством перемен берутся у таких петербургских авторов, как Пушкин, Чернышевский и Достоевский, и пересаживаются на московскую почву. В конце рассказа мы видим такой фантастический конец Москвы и Советской империи, который мог присниться только уборщице: из-под города вытекают экскременты, и Москва тонет под их напором.

Такой конец представляет собой курьезный вариант библейского потопа из Книги Бытия. Там Господь разочаровывается в созданном им мире. Он спасает по паре из каждых тварей и семью Ноя в ковчеге. Ной и животные долго плывут в водах потопа, а затем высаживаются на горе Арарат и заново населяют землю. В рассказе Пелевина Москва наполняется экскрементами после двух событий: во-первых, во время перестройки конца 1980-х годов туалет превращается в комиссионный магазин. Люди начинают обогащаться, продавая товары, которые Вера Павловна, прямо по Фрейду, представляет себе «кусочками говна». Во-вторых, Вера Павловна во сне убивает свою подругу и наставницу из-за разногласий в философском споре о роли индивидуальной человеческой воли в эпоху социальных и экономических перемен. Несмотря на то что Вера Павловна виновна в убийстве, она – одна из двух выживших (другой – азиатский диктатор Пот Мир Суп, посетивший Верин туалет). Наконец вместо горы Арарат единственной земной твердью остается один из ключевых символов Советской империи – красная звезда на кремлевской башне. В конце сна все признаки земной жизни, в том числе и звезда, исчезают. Никто этот мир заново заселять не будет.

Как и в других деконструкциях Москвы, в рассказе Пелевина периферия империи представлена лишь символически, как часть Москвы. Все, что реально существует, – это только Москва и ее имперские символы. Пробираясь сквозь поток экскрементов, Вера Павловна хватается за глобус из стены Центрального телеграфа на Тверской улице. Советская империя для Веры Павловны всегда означала только место на карте, напоминающее чертеж бычьей туши со стены мясного отдела.