Россия на краю. Воображаемые географии и постсоветская идентичность

Отношение к телу и материи меняется у Дугина при интерпретации им «постмодерна», но увлечение архаичным, мистическим и невыразимым остается важнейшим аспектом и в построении новой основы для политической власти.

Измышленное средневековое традиционалистское общество дает Дугину социальные касты как основу для моделирования современной традиционалистской «Священной Империи». Перерабатывая стереотипы XIX века, которые использовал еще Ницше, он называет жрецов и воинов особыми кастами, которым принадлежит власть в традиционных обществах (МБВ, 373). По его словам, «Священная Империя… является синтезом и вершиной адекватного сочетания жреческого и воинского начал» (МБВ, 375). Средневековая Русь, продолжает Дугин, унаследовала от Византии понятие «Священной Империи» и восприняла его как уравновешивающее два других понятия: Царствия Божьего и Царства земного (МБВ, 375). Дугин утверждает, без какого-либо исторического обоснования, что в православии этот баланс между земным и небесным предотвращает крайности теократического правления, по его мнению неизбежного у иудеев (МБВ, 379), и тирании – этого недостатка, свойственного языческой системе правления воинов. По мнению Дугина, Византийская империя обеспечила «…уникальный синтез Царствия и Царства, став тем провиденциальным тысячелетним царством, в котором реализовались эсхатологические пророчества» (МБВ, 379). В Восточной Европе, считает Дугин, этот средневековый духовный и социальный порядок впервые был воплощен в древней Киевской Руси, которая была «в некотором – духовном – смысле провинцией Византийской Империи» (МБВ, 383), северным краем «православной ойкумены», обитаемого мира православного христианства (ПЕ, 25).

Хотя в обрисовке Дугиным средневековой жизни этнической идентичности не придается большого значения, он, несомненно, рассматривает этническое объединение как важнейший аспект построения евразийской империи. В «Проекте “Евразия”» Дугин упоминает теорию Л. Гумилева, основанную, в частности, на предположениях евразийцев о том, что киевское население являло собой сочетание славянских, иранских и тюркских народов (ПЕ, 13, 15). Нужно отметить, что именно в средневековую эпоху русские становятся не отдельной этнической группой, а смесью различных славянских, тюркских и финно-угорских групп (ПЕ, 82). Такова модель наднациональности, которую Дугин надеется утвердить в новом многокультурном, многонациональном евразийском государстве.

Русские князья на северной периферии Евразии в конечном итоге присвоили себе имперскую власть двух своих предшественников, византийцев и монголов, тем самым заново определив русские земли как центр мира. Московская Русь позаимствовала военные и политические средства для создания империи у монголов, наряду с этим приняв у Византии имперскую эстафету, включив туда же мифы о «Третьем Риме» и «Святой Руси» (МЕ, 576). С точки зрения идеологии Дугин в несколько новом ключе трактует три традиционных столпа самодержавия, подчеркивая, что вся допетровская российская история – это «история православия», которое объединило «народность и державу» в одно целое (МБВ, 383). В этой версии истории средневековой Руси для Дугина, так же как и для Гумилева и его предшественника-евразийца Савицкого, монголы – гораздо более позитивная сила, нежели в традиционном, западно-ориентированном понимании русской истории. Для Дугина Московская Русь – вершина русского величия.

Новое время (эпоха после петровских реформ) извратило исконную русскую идентичность, которая была идеальной в глубоком Средневековье с его так называемыми традициями. Дугин полностью отвергает современные концепции эволюции и прогресса (ПА, 10) и «ярко выраженную тенденцию» последних нескольких веков «к построению антитрадиционного общества» (ПА, 179). В России эта тенденция, воплощенная в церковном расколе конца XVII века и воцарении Петра I, разрушила тонкое равновесие между Царствием Божиим и Царством Земным, которое Дугин усматривает в средневековой Московской Руси. Реформы начала XVIII века в дугинской мифологизации истории оказываются неким грехопадением России (МБВ, 305). Действительно, Дугин рассматривает акт перемещения российской столицы из Москвы в Санкт-Петербург как разрушение «симфонии» властей русского государства, церкви и народа (МБВ, 390). Этот шаг означал дехристианизацию, «обмирщение» России (МБВ, 390).