Россия на краю. Воображаемые географии и постсоветская идентичность

В заключение повторим вопрос Бхабхи из «Местонахождения культуры»: «Как [должны] быть перерисованы наши собственные, личные, самобытные ландшафты, чтобы в них можно было включить тех, кто стал их новыми обитателями, или тех, чье гражданское присутствие было уничтожено или маргинализировано?» [Bhabha 2004: xxii]. В отличие от Дугина, Улицкая размышляет о глобальном мире и объемлет его, не видя необходимости им править или утверждать исключительную национальную идентичность, основанную на понятии имперского государства или государственной религии. Она жаждет показать взаимосвязанность всех людей, особенно в заключительных главах «Медеи и ее детей», когда в большую семью Медеи входят корейцы и даже чернокожая американка родом с Гаити. Собственно, именно метафора расширенной мультикультурной семьи преобладает в творчестве Улицкой[97].

Хотя проза Улицкой, с ее ярко выраженными мультикультурными взглядами и критикой плачевного состояния русской идентичности, пользуется успехом у широкой читательской аудитории, измерить степень влиятельности ее метадискурса об идентичности и о Других, которыми населены ее рассказы и романы, все же трудно. Ее книги чрезвычайно популярны, пусть некоторые критики резко заявляют, что ее проза – «чтение, идеальное для дачи и пляжа, но не для Букера-2001» [Немзер 2001]. Интервью 2006 года проливает свет на общественную сознательность Улицкой, ее решимость найти альтернативу скудости современного российского самосознания, ее отношение к случаям нападения молодежи на нерусских. Улицкую ужасают участившиеся нападения на смуглокожих и то, что девушки нового поколения мечтают о карьере валютных проституток[98].

Ответ Улицкой на ситуацию – редактирование запущенной в 2006 году серии детских и молодежных романов детского проекта «Другой, другие, о других», призванной дотянуться до политически апатичных, социально черствых молодых людей и подростков постсоветского времени[99]. На сегодняшний день в серии изданы четырнадцать повестей разных авторов. Эти книги и развлекают, и расширяют знания читателей предподросткового возраста о многих культурах мира.

Нелишне вспомнить и «Сами себе чужие» (Étrangers à nousmêmes) Ю. Кристевой, книгу, написанную болгаркой из «пограничной полосы» между Советской империей, Европой и мусульманским миром накануне «бархатной революции», которая принесла мирные перемены в Центральную Европу и распространилась затем по всей бывшей Советской империи [см. Kristeva 1991: 169–192]. Автор видит – возможно, чересчур утопически – шанс на мир и более богатую, более продуктивную жизнь при условии, что мы сможем установить связь и взаимодействовать с «Другим», «чужим» внутри нас. С ее словами нельзя не считаться в это раздираемое противоречиями, истерзанное войнами «поствремя», наступившее после распада империй и просветительских ценностей. Еще в 1923 году Н. Бердяев писал о наступлении «нового средневековья»; но теперь, в начале XXI века, религиозный пыл и глобальная жадность капиталистов довлеют над всеми разумными чувствами и нравственными мерилами и создают еще большие разрывы в ткани человеческого существования. Улицкая занимается поиском того, что является общим для всех людей – как обездоленных, «чужих», так и «типичных», обыкновенных, – и это качество делает ее искусство жизненно важным для сегодняшнего диалога о русской национальной идентичности.

Глава 6. Демонизируя постсоветского «Другого». Мусульманский юг

На юг нельзя. Там чеченцы. Сначала все степи, степи – глаза вывалятся смотреть, – а за степями чеченцы.

[Толстая 2001]