В статьях, написанных полтора года тому назад, но появившихся «по независящим обстоятельствам» особого рода лишь в августе 1905 года («Политические письма» в «Русских Ведомостях»), я попытался наметить некоторые основания
Правительство на минуту как будто ужаснулось пред своей ролью в этой смуте; распустив Думу, оно готово было ликвидировать и бюрократическое министерство, против которого боролась Дума410. Намечалось соглашение с представителями идеи мирного обновления, и весь вопрос в том, на каких условиях оно могло состояться. Фигуры русского политического калейдоскопа быстро сменяют друг друга, и обрисовавшаяся было комбинация уже распалась411. Но вызвана была эта комбинация не случайными причинами и на ее складе стоит остановиться. Я позволю себе высказать мое личное мнение об ее значении.
Само по себе распущение Думы и попытка образовать либеральное министерство могли бы быть призывом к народу, призывом перейти к мирной созидательной работе в сотрудничестве с обновленным правительством. Но такой смысл получили бы эти меры лишь при условии неуклонного соблюдения закона и уважения к общественному мнению. Роспуск же Думы на более чем семимесячный срок таким призывом быть не может: это уже попытка сломить общественное мнение, направить его на путь, который будет указан сверху.
Объяснения министра-президента корреспондентам иностранных газет412 авторитетно устанавливают именно эту точку зрения. Так выходит и с формальной стороны, ибо при семимесячном роспуске Думы смета на 1907 год должна быть утверждена без всякого участия народных представителей и, значит, в противоречии с основными законами. Такая попытка подавить общественное мнение не только бьет дальше цели, она прямо отклоняет от нее. Люди, которые, быть может, одумались бы при обращении к ним, как к свободным гражданам, несомненно, будут упорствовать на ложной дороге, если сбивать их с нее силою. Репрессии вообще возможны лишь по отношению к отдельным лицам и кучкам лиц; к целой стране они не применимы. Предполагаемое парламентское междуцарствие, если и вызовет поворот общественного мнения, то налево, а не направо.
Затем очевидно, что характер предполагавшегося министерства должен был, по мысли правительственных его инициаторов, определиться не столько либеральной программой, сколько укрощением общества. Уже возродилась цензура, уже приостановлен целый ряд изданий, от свободы союзов и собраний не осталось и следа, о личной неприкосновенности нечего и говорить. Не буду разбирать вопрос, необходимы ли все эти репрессивные меры, которые окружают нас атмосферой стародавнего бесправия. Допустим на минуту, что они необходимы: пристало ли министерству либералов проводить их? Возможно ли соединить их применение с прогрессивными реформами? Не ясно ли, что их должны проводить люди с диктаторскими полномочиями и навыками? Во всяком случае в такой обстановке самые благие намерения, самые мудрые начинания разбились бы о недоверие и враждебность раздраженного правительственной опекой общества. Врачевание должно исходить не от начальнического приказания, а от поворота общественного мнения, который должен наступить рано или поздно и наступить тем ранее, чем скорее и полнее правительство откажется от приемов и привычек приказного строя.