Россия на Западе: странные сближения

Классик иронизировал, что «по выезде из Эйдткунена даже по расписанию положено либеральничать», а в качестве примера приводил двух государственных старцев, которые страшно переменились по пересечении границы:

«…Я просто их не узнал. Как только с них сняли в Эйдткунене чины, так они тотчас же отлучились и, выпустив угнетавшую их государственность, всем без разбора начали подмигивать. И шафнеру немецкого вагона, и француженке, ехавшей в Париж за товаром, и даже мне…»

Вместе с тем Михаил Евграфович отмечал: России есть что перенять у Европы:

«…в Эйдткунене кнехты и в Вержболове кнехты; в Эйдткунене – господин Гехт, в Вержболове – господин Колупаев; в Эйдткунене нет распределения, но есть накопление; в Вержболове тоже нет распределения, но нет и накопления. Вот в каком положении находятся дела. Однако ж я был бы неправ, если бы скрыл, что на стороне Эйдткунена есть одно важное преимущество, а именно: общее признание, что человеку свойственно человеческое. Допустим, что признание это еще робкое и неполное и что господин Гехт, конечно, употребит все от него зависящее, чтоб не допустить его чрезмерного распространения, но несомненно, что просвет уже существует и что кнехтам от этого хоть капельку да веселее».

О переправе Вержболово – Эйдткунен можно было бы снять интересный сериал, показывая в каждом эпизоде несколько часов жизни знаменитого человека, пересекающего здесь границу в ключевой момент биографии.

Ну, например. Перенесемся в апрель 1867 года. Сорокашестилетний Достоевский с молодой женой Анной Григорьевной направляется в Европу. Великий писатель недавно опубликовал «Игрока» и «Преступление и наказание», но полученных гонораров все равно не хватает, чтобы погасить долги умершего брата Михаила, благородно принятые им на себя. Скрываясь от кредиторов, классик едет за границу, где хочет предаться дикому безумию рулетки и тайно надеется в одночасье разбогатеть. Бедная Анна Григорьевна еще не знает, каким несносным может быть ее Федя и как тяжело им будет преодолеть его болезненную лудоманию. Не знает она и о том, что сердце его еще не до конца остыло от любви к другой женщине: прекрасной, несчастной и роковой Аполлинарии Сусловой. Письма Поле, «другу вечному», Федор Михайлович будет отправлять из Германии, о чем супруга узнает случайно и учинит за мужем настоящую слежку. А пока поезд приближается к границе Пруссии и Федор Михайлович немного раздражен: вообще-то, он не любит немцев. Его супруга отметит в дневнике одну из первых перепалок с представителями немецкой нации:

«Когда сели в вагон, то пришел какой-то чиновник, очевидно немец, который довольно резко спросил: “Как зовут?” Федя едва с ним не поссорился, заметив, что он, вероятно, немец, и что спрашивают: “Как вас зовут?” Затем мы получили свой паспорт и поехали в Эйдткунен. В Эйдткунене прекрасный вокзал, комнаты в два света, отлично убранные, прислуга (чрезвычайно расторопная). Все пили, кто кофе, кто Zeidel Bier, пиво в больших кружках… Здесь мы купили папиросы, и Федя спросил себе пива».

Сев в поезд, Анна Григорьевна уснет и проспит всю Пруссию. А Федор Михайлович будет бодрствовать и, возможно, что-то придумывать: то ли новое письмо к Поле, то ли первые главы «Идиота». Во всяком случае, князь Мышкин, возвращаясь в Россию из Швейцарии, тоже проедет через Эйдткунен.