Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Его едкие насмешки заслуживают воспроизведения. В писаниях историков государственной школы, говорит он, «развертывается грандиозная картина, как «борьба со степью» создала, выковала русское государство. Степня­ки, как хищные звери, нападали на Русь; чтоб спастись от этих набегов, все государство было построено по-военно­му: половина, служилые люди (помещики) должны были жить в постоянной готовности для боя; другая половина, тяглые люди (купцы, ремесленники и крестьяне) должна была содержать первую... Так государство во имя общего интереса закрепостило себе общество; только когда борь­ба со степью кончилась победой русского государства, на­чалось раскрепощение: сначала в XVIII веке была снята по­винность с дворян, потом в XIX пало крепостное право и для крестьян... В этой грандиозной картине имеется один недостаток: она совершенно не соответствует действи­тельности. Наибольшее напряжение борьбы со степью приходится на XI—XIII века... но как раз тогда не образова­лось единого государства и никакого закрепощения не бы­ло... А в XVI—XVIII вв., когда возникли и Московское госу­дарство и крепостное право, татары уже настолько осла­бели, что и мечтать не могли о завоевании Руси»³.

Философия истории, над которой смеются, очевидно, не может больше исполнять свою функцию. Юридическая школа продолжала царствовать, но, подобно английской королеве, больше не правила. В Иваниане действительно произошел своего рода государственный переворот. К со­жалению, однако, рациональности не прибавил он ей ни­сколько. Ибо на смену мифам государственной школы шла столь же откровенная мифология школы аграрной. Даже рискуя сверхупрощением этого «аграрного перево­рота», скажу тем не менее, что ровно ничего удивитель­ного я в нем не нахожу.

XIX век мучился загадкой силы русской государственно­сти, поднявшей страну из «тьмы небытия» к высотам сверх- державности. XX век начался с загадки слабости этой го­сударственности, накренившейся над пропастью и грозив­шей снова уронить Россию во «тьму небытия». В центре проблемы стоял теперь аграрный вопрос. На повестке дня было перераспределение земли. Интеллигентные монархи­сты надеялись укрепить самодержавие, удовлетворив зе­мельный голод крестьянства, создав тем самым для прави­тельства новую консервативную социальную базу. Левые, напротив, надеялись сокрушить самодержавие, натравив на него крестьянство, жаждавшее помещичьей земли. На­кликивали, короче говоря, новую пугачевщину.

Для тех и для других придворная аристократия, «новое боярство», окружавшее царя, было враждебной силой, препятствовавшей осуществлению их планов. И политика, как всегда, тотчас перекинулась в Иваниану. Во всяком случае, «аграрный переворот» в ней и впрямь произведен был противоестественной коалицией правых (во главе с монархистом Платоновым) и левых (возглавленных марксистом Покровским).

Монархист К. Ярош, которого, если помнит читатель, привел в ужас Синодик Грозного, оправдывал тем не ме­нее царя, уничтожившего своих советников. Царь, полагал он, «понимал, что единственную опасность для сердечных отношений между русским народом и престолом состав­ляют эти навязчивые патентованные «советники». Иоанн хотел отстранить их в разряд вообще граждан России и слуг отечества».⁴ А поскольку они не желали «отстра­няться», пришлось их уничтожить. Это была слегка завуа­лированная рекомендация Николаю II возглавить новую опричнину.

Так входил в Иваниану драматизм времени. Древняя ис­тория словно возвращалась в новую Россию, и мертвые хватали живых. Современная страна, успевшая удивить мир не только военной мощью, как во времена Ломоносо­ва и Кавелина, но и великой культурой, страна, крупней­шему историку которой Ключевскому опричнина совсем еще недавно казалась бесцельной, опять стояла на поро­ге средневековой судороги. Бесконечно более, чем Ярош, тонкий и серьезный ученый Платонов изображал истоки опричной драмы так: «Грозный почувствовал около себя опасность оппозиции и, разумеется, понял, что это оппо­зиция классовая, княжеская, руководимая политическими воспоминаниями и инстинктами княжат, «восхотевших своим изменным обычаем» стать удельными владыками рядом с московским государем»⁵. Другими словами, вер­нуть Русь в домонгольские, «удельные» времена, раско­лоть государство. Короче, Платонов отказывался рассма­тривать конфликт, приведший к опричнине, в традицион­ных терминах Соловьева-Горского, в терминах борьбы дворянства (нового) с боярством (старым). Тем более от­казывался принять эту упрощенную схему государствен­ной школы Покровский.