Читаем Россия: у истоков трагедии 1462-1584 полностью

Не будем далеко ходить. Откроем известную трилогию В. Костылева об Иване Грозном, удостоившуюся не только сталинской премии, но и, как, может быть, помнит читатель, восторженной рецензии такого опытного профессионала, как академик Н.М. Дружинин. Я понимаю, хочется забыть об этом позоре. Но этого-то как раз и не следует делать. По­мнить, как можно больше помнить — как бы ни было стыд­но — это единственное, что может нас спасти от самих себя. Весь смысл Иванианы в том, чтоб заставить нас помнить.

Итак, трилогия Костылева. То, что царь говорит в ней цитатами из своих посланий Курбскому, а его опрични­ки — пассажами из Виппера — оставим литературным критикам. По ее страницам расхаживают непристойные, вонючие бородачи-бояре, занятые исключительно угнете­нием крестьян и изменой. Опричники, напротив, все как на подбор былинные добры молодцы, настоящие выходцы из народа, освобождающие его от кровопийц-бояр и, не щадя живота, искореняющие его врагов. Одним сло­вом, те самые, что в сталинские времена звались людьми с горячим сердцем, холодным разумом и чистыми руками.

Ладно. Примем эту картину за чистую монету. Примем далее версию Костылева и Виппера, которые заклинают нас не верить оппозиционерам, объясняя все тени, бро­шенные на светлые ризы тирана, исключительно их зло­вредным влиянием. «Неудачи внешней войны, — жалует­ся Виппер, — кровопролитие войны внутренней — борьба с изменой — заслонили уже для ближайших поколений военные подвиги и централизаторские достижения царст­вования Грозного. Среди последующих историков боль­шинство подчинилось влиянию источников, исходивших из оппозиционных кругов: в их глазах умалилось значение его личности. Он попал в рубрику тиранов»58.

Если мы вспомним, что даже Карамзин, как раз и зачис­ливший царя «в рубрику тиранов», не только не отрицал, но и превозносил его государственные заслуги, мы тотчас убедимся, что Виппер лжет (или не знает предмета). Но не это для нас сейчас важно. Обратимся к источникам, сво­бодным от «влияния оппозиционных кругов», к источни­кам, которые рекомендует сам Виппер. Кто мог быть в тог­дашней России свободен от «влияния»? Конечно, оприч­ник. И к счастью, один из них, некий Генрих Штаден, оставил нам свои «Записки о Московии». Штаден, конеч­но, немец и, конечно, подонок. Это Виппер охотно призна­ет. Но свидетельство его тем не менее драгоценно (мы уже знаем почему). До такой степени, что в глазах Виппера он вполне может выступить в качестве свидетеля защиты. Его книгу, полагает историк, «смело можно назвать перво­классным документом истории Москвы и Московской дер­жавы в 60 и 70-х годах XVI века»59.

Согласимся: «оппозиционные круги» были не правы, ха­рактеризуя опричников Грозного как сволочь, собранную царем из всех углов страны и даже нанятую за границей для сокрушения ее политической элиты. Согласимся даже, что были они честнейшими из честных царских слуг. А те­перь посмотрим, что говорит свидетель защиты о судьбе этих преданных «псов государевых». В 1572 г. царь вдруг, пишет Штаден, «принялся расправляться с началь­ными людьми из опричнины. Князь Афанасий Вяземский умер в железных оковах, Алексей [Басманов] и его сын [Федор], с которым [царь] предавался разврату, были уби­ты... Князь Михаил [Черкасский], шурин [царя] стрельцами был насмерть зарублен топорами. Князь Василий Темкин был утоплен. Иван Зобатый был убит. Петр [Щенятев?] по­вешен на собственных воротах перед спальней. Князь Ан­дрей Овцын — повешен в опричнине на Арбатской улице; вместе с ним повешена живая овца. Маршалк Булат хотел сосватать свою сестру за [царя] и был убит, а сестра его из­насилована 500 стрельцами. Стрелецкий голова Курака Унковский был убит и спущен под лед»60.

Что же должны мы из этого «свидетельства защиты» заключить? Были опричники честнейшими из честных, как массовым тиражом внушал читателю — с благословения Дружинина — Костылев? Защищали они порядок от хао­са, сеемого врагами народа? Но что же в таком случае сказать о царе, вешавшем своих верных «псов» на воро­тах их собственных домов, точно так же, как делал он это с врагами народа? А если они и впрямь заслуживали та­кой участи, то как быть с Костылевым, который ведь не сам все это придумал, а просто переписал из книг Виппе­ра и Бахрушина? Кто же был прав: «оппозиционные кру­ги» или наши почтенные наставники?

Ну, допустим, писателя Костылева обманула его каприз­ная муза. Но профессионалов-то, читавших первоисточни­ки, в том числе Штадена (не говоря уже о Синодике само­го Грозного), обмануть было труднее. Тот же С.В. Бахру­шин, один из крупнейших русских историков XX века, превосходно ведь знал, что происходило в опричнине. Знал, например, что «дворяне хотели иметь на престоле сильного царя, способного удовлетворить нужду служило­го класса в земле и крепостном труде», тогда как, «наобо­рот, бояре были заинтересованы в том, чтоб обезопасить от царского произвола свою жизнь и имущество»61.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука