Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Как видим, воевать Крым и впрямь было можно. Но од­ними партизанскими налетами нельзя было его завоевать. Решившись покончить с ним, как было покончено с Каза­нью, следовало готовиться к тяжелой и долгой борьбе. Ведь Крым был отделен от Москвы сотнями километров, а даже Казань, которая была намного ближе, пала не в один день. Еще при Василии поставлена была на полпу­ти туда крепость Васильсурск. Уже при правительстве компромисса был воздвигнут напротив нее, на другом бе­регу Волги, Свияжск. Сколько же крепостей требовалось построить на пути в Крым, в южных степях, продвигаясь все дальше и дальше, цепляясь за каждую версту и каж­дый рубеж, отвоеванный у татар? Не на год и не на два пришлось бы подчинить страну этому финальному броску Реконкисты, начатой Иваном III, вложить в эту борьбу все ее ресурсы. В том числе и внешнеполитические.

Нужно было искать союза с Европой против султана, координировать с ней свои действия. Как показали собы­тия 1572 г., когда разгром турок европейской коалицией спас Москву от смертельной опасности, такая координа­ция была вполне реальна. Но даже с помощью союзников требовались бы десятилетия для завершения Реконкисты. Иван ill, открывший эту кампанию еще три поколения на­зад, счел бы, разумеется, такое национальное усилие со­вершенно естественным. Но внук его сделан был, как мы уже знаем, совсем из другого теста. Иосифляне убедили его, что он наследник по прямой линии Августа-кесаря и, стало быть, «перший государь», первый в мире то есть. «Поворот на Германы» представлялся царю прямым пу­тем к головокружительному триумфу, ключом к новому Риму, Третьему Риму — московскому.

Что были по сравнению с этим мировым величием ка­кие-то жалкие крымчаки? А уж про «советников», стояв­ших поперек дороги, все объяснил ему еще Пересветов. Разве не они погубили Византию? И разве не умудрился даже басурманский султан стать первым в Европе, содрав с них шкуру? Ввиду всех этих соображений антитатарская стратегия была обречена. Царь нарывался на единоборст­во с Европой. И потому компромисс Адашева оказался для правительства реформаторов последним.

ЧТО МЫ ЗНАЕМ И ЧЕГО МЫ НЕ ЗНАЕМ

Мы не знаем и никогда уже, вероятно, не узнаем, что конкретно происходило в Кремле в те решающие для су­деб страны годы. Пытался ли Адашев затевать в противо­вес плетущимся против него интригам свои собственные секретные комбинации? Следил ли за тем, что предприни­мает руководитель внешнеполитического ведомства дьяк Висковатый, личный враг .Сильвестра? Понимал ли, как опасен для него альянс между Висковатым и митрополи­том Макарием, для которого хороша была любая возмож­ность поссорить царя с правительством? Никаких сведе­ний об этом не сохранилось. Даже о главном мы ничего не можем сказать: насколько ясно было Адашеву, что прави­тельство его держится на волоске и бездна, готовая по­глотить их всех, уже разверзается.

Мы можем лишь предположить, что сложность полити­ческого процесса в новой «отчине» оказалась выше разу­мения наших ранних реформаторов. И что им, воспитан­ным в традициях Ивана III, характер царя был решительно непонятен. Они думали, что он просто капризничает, наде­ялись отвлечь его внимание от Ливонии блестящими побе­дами в Крыму. По-прежнему, как во времена Казани, об­ращались с ним, как с недорослем. Наверное, он казался им безобидным — жил в свое удовольствие, бесчислен­ные любовные истории занимали его куда больше, чем скучные государственные заботы.

Иван, однако, не только развлекался: он много читал, вел долгие серьезные беседы со своими иосифлянскими наставниками. Возможно, для окружения Адашева и не было секретом содержание этих бесед и их цель — вну­шить царю мысль о его недосягаемом величии и праве на безграничную власть. Но, не имея исторического опыта, который стране лишь предстояло выстрадать, можно ли было предвидеть, какие страшные побеги дадут эти ядо­витые семена? Мог ли тогдашний прагматический поли­тик, для которого идеи, как мы уже знаем, вообще были чем-то, скорее, эфемерным и незначительным, вникнуть в эту непобедимую мессианскую логику: если Москва — Третий Рим, то не должна ли она стать им реально? Не обязан ли, иначе говоря, царь России возродить Римскую империю — и на все еретическое пространство Европы принести истинную, т. е. православную веру, спасти от вечных мук заблудшие души европейских варваров? А на­чинать нужно было именно с покорения Германии, путь к которой лежал через Ливонию. Ну какие, право, надоб­ны дипломатические калькуляции наместнику Бога на земле?