Россия в концлагере

Послѣ отъѣзда въ Москву Якименки и Шацъ, бурная дѣятельность ликвидкома нѣсколько утихла. Свирьлаговцы слегка пооколачивались — и уѣхали къ себѣ, оставивъ въ Подпорожьи одного своего представителя. Между нимъ и Видеманомъ шли споры только объ "административно-техническомъ персоналѣ". Если цинготный крестьянинъ никуда не былъ годенъ, и ни ББК, — ни Свирьлагъ не хотѣли взваливать его на свои пайковыя плечи, то интеллигентъ, даже и цынготный, еще кое-какъ могъ быть использованъ. Поэтому Свирьлагъ пытался получить сколько возможно интеллигенціи, и поэтому же ББК норовилъ не дать ни души. Въ этомъ торгѣ между двумя рабовладѣльцами мы имѣли все-таки нѣкоторую возможность изворачиваться. Всѣ списки лагерниковъ, передаваемыхъ въ Свирьлагъ или оставляемыхъ за ББК, составлялись въ ликвидкомѣ, подъ техническимъ руководствомъ Надежды Константиновны, а мы съ Юрой переписывали ихъ на пишущей машинкѣ. Тутъ можно было извернуться. Вопросъ заключался преимущественно въ томъ — въ какомъ именно направленіи намъ слѣдуетъ изворачиваться. ББК былъ вообще "аристократическимъ" лагеремъ — тамъ кормили лучше и лучше обращались съ заключенными. Какъ кормили и какъ обращались — я объ этомъ уже писалъ. Выводы о Свирьлагѣ читатель можетъ сдѣлать и самостоятельно. Но ББК — это гигантская территоріи. Въ какой степени вѣроятно, что намъ тремъ удастся остаться вмѣстѣ, что насъ не перебросятъ куда-нибудь на такія чортовы кулички, что изъ нихъ и не выберешься, — куда-нибудь въ окончательное болото, по которому люди и лѣтомъ ходятъ на лыжахъ — иначе засосетъ, и отъ котораго до границы будетъ верстъ 200-250 по мѣстамъ, почти абсолютно непроходимымъ? Мы рѣшили съоріентироваться на Свирьлагъ.

Уговорить Надежду Константиновну на нѣкоторую служебную некорректность — было не очень трудно. Она слегка поохала, слегка побранилась — и наши имена попали въ списки заключенныхъ, оставляемыхъ за Свирьлагомъ.

Это была ошибка и это была грубая ошибка: мы уже начали изворачиваться, еще не собравъ достаточно надежной информаціи. А потомъ стало выясняться. Въ Свирьлагѣ не только плохо кормятъ — это еще бы полбѣды, но въ Свирьлагѣ статья 58-6 находится подъ особенно неусыпнымъ контролемъ, отношеніе къ "контръ-революціонерамъ" особенно звѣрское, лагерные пункты всѣ оплетены колючей проволокой, и даже административныхъ служащихъ выпускаютъ по служебнымъ порученіямъ только на основаніи особыхъ пропусковъ и каждый разъ послѣ обыска. И, кромѣ того, Свирьлагъ собирается всѣхъ купленныхъ въ ББК интеллигентовъ перебросить на свои отдаленные лагпункты, гдѣ "адмтехперсонала" не хватало. Мы разыскали по картѣ (карта висѣла на стѣнѣ ликвидкома) эти пункты и пришли въ настроеніе весьма неутѣшительное. Свирьлагъ тоже занималъ огромную территорію, и были пункты, отстоящіе отъ границы на 400 верстъ — четыреста верстъ ходу по населенной и, слѣдовательно, хорошо охраняемой мѣстности... Это было совсѣмъ плохо. Но наши имена уже были въ Свирьлаговскихъ спискахъ.

Надежда Константиновна наговорила много всякихъ словъ о мужскомъ непостоянствѣ, Надежда Константиновна весьма убѣдительно доказывала мнѣ, что уже ничего нельзя сдѣлать; я отвѣчалъ, что для женщины нѣтъ ничего невозможнаго — ce que la femme veut — Dieu le veut, былъ пущенъ въ ходъ рядъ весьма запутанныхъ лагерно-бюрократическихъ трюковъ, и однажды Надежда Константиновна вошла въ комнатку нашего секретаріата съ видомъ Клеопатры, которая только что и какъ-то очень ловко обставила нѣкоего Антонія... Наши имена были оффиціально изъяты изъ Свирьлага и закрѣплены за ББК. Надежда Константиновна сіяла отъ торжества. Юра поцѣловалъ ей пальчики, я сказалъ, что вѣкъ буду за нее Бога молить, протоколы вести и на машинкѣ стукать.

Вообще — послѣ урчевскаго звѣринца, ликвидкомовскій секретаріатъ казался намъ раемъ земнымъ или, во всякомъ случаѣ, лагернымъ раемъ. Въ значительной степени это зависѣло отъ Надежды Константиновны, отъ ея милой женской суматошливости и покровительственности, отъ ея шутливыхъ препирательствъ съ Юрочкой, котораго она, выражаясь совѣтскимъ языкомъ, "взяла на буксиръ", заставила причесываться и даже ногти чистить... Въ свое время Юра счелъ возможнымъ плевать на Добротина, но Надеждѣ Константиновнѣ онъ повиновался безпрекословно, безо всякихъ разговоровъ.

Надежда Константиновна была, конечно, очень нервной и не всегда выдержанной женщиной, но всѣмъ, кому она могла помочь, она помогала. Бывало придетъ какой-нибудь инженеръ и слезно умоляетъ не отдавать его на растерзаніе Свирьлагу. Конечно, отъ Надежды Константиновны de jure ничего не зависитъ, но мало ли что можно сдѣлать въ порядкѣ низового бумажнаго производства... — въ обходъ всякихъ de jure. Однако, такихъ инженеровъ, экономистовъ, врачей и прочихъ — было слишкомъ много. Надежда Константиновна выслушивала просьбу и начинала кипятиться:

— Сколько разъ я говорила, что я ничего, совсѣмъ ничего не могу сдѣлать. Что вы ко мнѣ пристаете? Идите къ Видеману. Ничего, ничего не могу сдѣлать. Пожалуйста, не приставайте.