Россия в концлагере

— Ой ли? Пойдетъ мужикъ колхозы дѣлить — дѣлить ихъ будетъ, конечно, съ оглоблями... Возстанутъ всякіе Петлюры и Махно. Разведутся всякія кислокапустянскія республики... Подумать страшно... А вы говорите — третья революція... Эхъ, взялись за гужъ — нужно тянуть, ничего не подѣлаешь. Конечно, вытянемъ ли — очень еще неизвѣстно. Можетъ быть, гужъ окажется и дѣйствительно не подъ силу...

Чекалинъ заглянулъ въ свою плошку, потомъ въ бутылку и, ничего тамъ не обнаруживъ, молча опять полѣзъ подъ кровать, въ чемоданъ.

— Не хватитъ ли? — сказалъ я съ сомнѣніемъ.

— Плюньте, — отвѣтилъ Чекалинъ тономъ, не допускающимъ возраженій. Я и не сталъ допускать возраженій. Чекалинъ пошарилъ по столу.

— Гдѣ это мой спутникъ коммуниста?

Я передалъ ему штопоръ. Чекалинъ откупорилъ бутылку, налилъ стаканъ и плошку, мы хлебнули по глотку и закурили. Такъ мы сидѣли и молчали. По одну сторону стола съ бутылками (общероссійская надпартійная платформа) — каторжникъ и контръ-революціонеръ, по другую — чекистъ и коммунистъ. За окномъ выла вьюга. Мнѣ лѣзли въ голову мысли о великомъ тупикѣ: то слова Маяковскаго о томъ, что "для веселія планета наша плохо оборудована", то фраза Ахматовой — "любитъ, любитъ кровушку русская земля". Чекалину, видимо, тоже что-то лѣзло въ голову. Онъ допилъ свою плошку, всталъ, поднялся, сталъ у окна и уставился въ черную, вьюжную ночь, какъ бы пытаясь увидѣть тамъ какой-то выходъ, какой-то просвѣтъ...

Потомъ онъ молча подошелъ къ столу, снова налилъ наши сосуды, медленно вытянулъ полъ плошки, поставилъ на столъ и спросилъ:

— Скажите, вотъ насчетъ того, что царь кланялся народу, это — въ самомъ дѣлѣ или только выдумано?

— Въ самомъ дѣлѣ. Древній обрядъ...

— Интересно... Пожалуй, наше, какъ вы это говорите, "уважаемое заведеніе" очень правильно оцѣниваетъ настоящую опасность... Можетъ быть, опасность — вовсе не со стороны эсэровъ и меньшевиковъ... Помню — это было, кажется, въ прошломъ году — я работалъ въ Сиблагѣ, около Омска... Прошелъ по деревнямъ слухъ, что какая-то великая княжна гдѣ-то въ батрачкахъ работаетъ... — Чекалинъ снова передернулъ плечами. — Такъ всѣ колхозы опустѣли — мужикъ поперъ на великую княжну смотрѣть... Да... А кто попретъ на соціалиста?.. Чепуха соціалисты — только подъ ногами путались — и у насъ, и у васъ... Да... Но напутали — много... Теперь — чортъ его знаетъ?.. Въ общемъ, что и говорить: очень паршиво все — это... Но вы дѣлаете одну капитальную ошибку... Вы думаете, что когда намъ свернутъ шею — станетъ лучше? Да, хлѣба будетъ больше... Эшелоновъ — не знаю... Вѣдь, во всякомъ случаѣ, милліоновъ пять будутъ драться за Сталина... Значитъ, разница будетъ только въ томъ, что вотъ сейчасъ я васъ угощаю коньякомъ, а тогда, можетъ быть, вы меня будете угощать... въ какомъ-нибудь бѣлогвардейскомъ концлагерѣ... Такъ что особенно весело — оно тоже не будетъ... Но только, вмѣстѣ съ нами, пойдутъ ко всѣмъ чертямъ и всѣ мечты о лучшемъ будущемъ человѣчества... Вылѣзетъ какой-нибудь Гитлеръ — не этотъ, этотъ ерунда, этотъ глубокій провинціалъ... А настоящій, міровой... Какая-нибудь окончательная свинья сядетъ на тронъ этой мечты и поворотитъ человѣчество назадъ, къ среднимъ вѣкамъ, къ папству, къ инквизиціи. Да, конечно, и мы — мы ходимъ по пупъ въ крови... И думаемъ, что есть какое-то небо... А, можетъ, и неба никакого нѣту... Только земля — и кровь до пупа. Но если человѣчество увидитъ, что неба нѣтъ и не было... Что эти милліоны погибли совсѣмъ зря...

Чекалинъ, не переставая говорить, протянулъ мнѣ свою плошку, чокнулся, опрокинулъ въ себя полный стаканъ и продолжалъ взволнованно и сбивчиво:

— Да, конечно, крови оказалось слишкомъ много... И удастся ли переступить черезъ нее — не знаю. Можетъ быть, и не удастся... Насъ — мало... Васъ — много... А подъ ногами — всякіе Стародубцевы... Конечно, насчетъ міровой революціи — это уже пишите письма: проворонили. Теперь бы хоть Россію вытянуть... Что-бъ хоть штабъ міровой революціи остался.

— А для васъ Россія — только штабъ міровой революціи и ничего больше?

— А если она не штабъ революціи, — такъ кому она нужна?

— Многимъ, въ частности, и мнѣ.

— Вамъ?

— Вы заграницей не живали? Попробуйте. И если вы въ этотъ самый штабъ вѣрите, — такъ только потому, что онъ — русскій штабъ. Будь онъ нѣмецкій или китайскій — такъ вы за него гроша ломанаго не дали бы, не то что своей жизни...

Чекалинъ нѣсколько запнулся...

— Да, тутъ, конечно, можетъ быть, вы и правы. Но что же дѣлать — только у насъ, въ нашей партіи, сохранилась идейность, сохранилась общечеловѣческая идея... Западный пролетаріатъ оказался сквалыгой... Наши братскія компартіи — просто набиваютъ себѣ карманы... Мы протянули имъ товарищескую руку, и онѣ протянули намъ товарищескую руку... Только мы имъ протянули — съ помощью, а они — нельзя ли трешку?..