Я живо помню, как в 3 часа того же дня в одном из коридоров Таврического дворца меня нашел Родзянко и сообщил, что Скобелев, меньшевистский депутат Думы, попросил его выделить в здании помещение с целью создания Совета рабочих депутатов, призванного сохранить порядок на заводах.
– Как вы думаете, – спросил меня Родзянко, – не будет ли это опасно?
– Что в этом опасного? – ответил я. – В конце концов, кто-то же должен заняться рабочими.
– Думаю, что вы правы, – сказал Родзянко. – В городе творится бог знает что, вся работа остановилась – а мы, между прочим, ведем войну!
Люди, взявшие на себя инициативу по созданию Совета, получили требовавшееся им помещение – большой зал Бюджетной комиссии вместе с соседним кабинетом, прежде принадлежавшим председателю комиссии. За несколько часов кучка людей, прекрасно сведущих во всех тонкостях организации подпольной работы, создала Временный исполнительный комитет Совета. В него вошли Гвоздев и несколько его товарищей, только что вышедших из тюрьмы. Освободился из заключения и ветеран Носарь-Хрусталев, прославившийся как председатель Совета в 1905 г, но с тех пор практически забытый. Он не нашел общего языка с людьми в новом Совете и вскоре уехал в провинцию.
К вечеру всем петроградским предприятиям предложили избрать делегатов и немедленно отправить их на заседание Совета в здании Думы.
Здесь нет места для подробного рассказа об организации Совета, но следует подчеркнуть, что его первый Исполнительный комитет не был избран, а сформировался путем кооптации. К вечеру, помимо эсеров и меньшевиков, в него входили представители народных социалистов и трудовиков. Большевики же на деле не принимали ни малейшего участия в создании Совета и даже враждебно относились к нему, потому что он явно не вписывался в их планы. Однако к вечеру они также передумали, и в Исполнительный комитет вошли Молотов, Шляпников и еще один или два большевика.
С появлением большевиков сама природа Совета как-то неожиданно изменилась. По предложению Молотова, несмотря на протесты меньшевиков и ряда социалистов-революционеров, было решено призвать все армейские части Петроградского гарнизона направить в Совет своих депутатов. В итоге эта трехтысячная рабочая организация стала состоять из двух тысяч солдат и только тысячи рабочих.
Оглядываясь на прошлое, не могу избавиться от мысли, что причиной резкой перемены в отношении большевиков к Совету стал их успех в создании несоответствия в пользу армии; наличие солдат в Совете открывало большевикам прямой доступ в казармы и на фронт. Кроме того, оно давало большевикам и вставшим на их сторону другим руководителям Совета – таким, как Стеклов – мощное военное орудие политической борьбы, тем более в столице с ее особенно крупным гарнизоном. Весьма многозначительно, что Стеклов настаивал на включении в конституцию Временного правительства статьи, запрещающей вывод из Петрограда тех воинских частей, которые якобы участвовали в борьбе с монархией.
Совет получил еще одно важное преимущество – серьезный психологический эффект создавался его размещением в Таврическом дворце. В глазах политически невежественных людей тесная физическая связь Совета с новым правительством превращала его в равнозначный правительству институт, благодаря этому обладающий властью по всей стране. Более того, сдержанный и условный характер той поддержки, которую оказывал нам Совет, в глазах рабочих и солдат неизбежно превращал наше безупречно демократическое правительство в несколько подозрительный, «буржуазный» в своих действиях орган.
В этом я окончательно убедился 7 марта, во время официального визита в Москву от имени Временного правительства. Когда я появился в Московском Совете рабочих депутатов, его председатель сказал мне:
– Мы приветствуем вас как заместителя председателя Петроградского Совета рабочих депутатов. Рабочие не желают, чтобы их представители входили в состав нового кабинета. Однако мы знаем, что, пока вы являетесь его членом, мы избавлены от предательства. Мы вам доверяем.
Такое выражение доверия лишь одному члену правительства, а не правительству в целом, было недопустимым и совершенно явно отражало ту опасность, которая таилась в ограниченном характере поддержки, оказываемой Советом новой власти. Из «благожелательной оппозиции» Совет превратился в аппарат безответственной критики нового правительства, которое обвинялось во всевозможных «буржуазных» грехах.