Россия в поворотный момент истории

Второй пункт, определявший роль вооруженных сил России, гласил: «В убеждении, что поражение России и ее союзников не только явилось бы источником величайших бедствий для народов, но и отодвинуло бы или сделало невозможным заключение всеобщего мира на указанной выше основе, Временное правительство твердо верит, что революционная армия России не допустит, чтобы германские войска разгромили наших союзников на Западе, обрушились всей силою своего оружия на нас. Укрепление начал демократизации армии, организация и укрепление боевой силы ее как в оборонительных, так и наступательных действиях будет являться важнейшей задачей Временного правительства».

Каким же образом Русская армия могла предотвратить полный и окончательный крах Западного фронта со всеми гибельными последствиями такого события для России? План Гинденбурга, как я объяснял выше, заключался в том, чтобы парализовать Русский фронт посредством мирной пропаганды и братания, сосредоточить всю мощь германской армии на Западном фронте и к концу лета, до прибытия американцев, нанести там сокрушительный удар. Существовал единственный способ, которым Россия могла сорвать этот стратегический план, – завладеть инициативой и возобновить военные действия. Иного выхода не оставалось. Мой долг как военного и морского министра состоял в том, чтобы выполнить эту задачу в самые короткие сроки.

Я вступил в новую должность 2 мая, и в тот же день у меня состоялся продолжительный разговор с генералом Маниковским, заместителем военного министра, отвечавшим за техническую сторону руководства министерством – за военное снабжение и т. п. Я знал его по работе в Думе. В первые дни после падения монархии он сумел восстановить порядок среди рабочих в арсенале и на других военных предприятиях. После консультаций с министром торговли и промышленности Коноваловым Маниковский установил на подконтрольных ему предприятиях восьмичасовой рабочий день.

Коновалов советовал мне прозондировать у Маниковского отношение высших должностных лиц Военного министерства и Верховного командования к отставке Гучкова. Не называя никаких имен, Маниковский подробно рассказал мне о тайном совещании Гучкова с представителями Верховного командования во главе с генералом Алексеевым – тревожные слухи об этом совещании дошли до ушей правительства. Маниковский сообщил мне, что эта встреча была организована по его личной инициативе, чтобы обсудить проект «Декларации о правах солдат», составленный генералом Поливановым и сменившим его генералом Новицким[86].

Первоначально обсуждение проекта декларации, составленного Петроградским Советом и появившегося 9 марта в «Известиях», проходило в поливановской комиссии отнюдь не гладко. Напротив, представители военного ведомства, начиная с самого Поливанова, систематически вели политику «непротивления злу» и пытались под различными предлогами лишь задержать публикацию декларации. Учитывая все это, Маниковский на совещании военачальников предложил пересмотреть текст документа, удалить из него наиболее неприемлемые пункты и немедленно опубликовать. Если не сделать этого, говорил он, и просто отложить проект декларации на полку, то руководители Военного министерства, а с ними и все правительство в глазах военных предстанут трусами и обманщиками. Предложению Маниковского был дан довольно резкий отпор: «Публикуйте, если хотите, но нам декларация в таком виде не нужна». На этом совещание прервалось.

Услышав этот драматический рассказ, я понял, что за злонамеренной отставкой Гучкова могут последовать и другие отставки. Требовалось немедленно принимать меры.

3 мая состоялось совещание комиссии по пересмотру законов и установлений, относящихся к военной службе (известной как комиссия Поливанова). Я присутствовал на совещании и попросил председателя комиссии Новицкого дать мне слово. Моя речь была краткой. Указывая на опасность положения России как воюющей державы, не ведущей боевых действий, я заявил, что растущая деморализация войск вызвана не только германской пропагандой, но и чрезмерной законодательной активностью всевозможных комитетов и подкомитетов. Я сказал, что такая ситуация абсолютно нетерпима и что, если так будет продолжаться, следует ожидать развала армии и полного поражения от врага. Чтобы придать своим словам больше убедительности, я рассказал о только что вернувшейся из Стокгольма делегации российских поляков, которая вела там переговоры с поляками из оккупированной немцами Польши. А. Ледницкий, ведущий польский политик, с горечью поведал мне следующее.

Когда «немецкие» поляки обратились к Циммерману, германскому министру иностранных дел, за разрешеним на поездку в Стокгольм, Циммерман ответил с подчеркнутой учтивостью: «Разумеется, можете отправляться в Стокгольм и заключать какие угодно соглашения с русскими поляками. Для нас Российское государство как международная сила более не существует».