Российские Колумбы

Курились замшелые крыши домов. По поселку бродили вымокшие, взъерошенные после ночного дождя олени.

Ирина, дочь охотника Саганова, укладывала в сумину вещи и продукты, готовясь к охоте. Она изредка подправляла густые, коротко подстриженные волосы, щекотавшие обветренные щеки.

Неожиданный выстрел за рекой насторожил тофаларку. Прислушалась. Второй выстрел. Охотница выскочила из юрты и быстро побежала к реке. На противоположном берегу Гутары целился в свою добычу Саганов. Олененок уже не двигался, он стоял, прислонившись к обрыву, опустив голову.

— Два-ноль в пользу отца! — громко и задорно вскрикнула Ирина и вернулась в юрту. Старик опять приложился к ложу ружья.

Я по переходному мостику рванулся к охотнику, который тем временем вновь открыл огонь по олененку. Вслед мне что-то кричал, размахивая руками, наш радист. Не останавливаясь, с руганью я бежал по узенькой тропинке, цепляясь ногами за кусты багульника. Пальцы невольно сжимались в кулаки. И мне хотелось бросить в лицо охотнику: «Негодяй, браконьер…»

— Смотри, смотри, товарищ! Иринка говорила, что я слепой, — радостно сказал мне старик, показывая пальцем в сторону обрыва. В глазах его искрились огоньки счастья. Саганов выглядел очень бодро. Изо рта торчала замусоленная дымящаяся трубка, окуривая чахлую растительность бороды и усов. Патронташ крепко опоясал небольшую коренастую фигуру охотника.

На отполированных водой палках, воткнутых у самого берега, стояло взъерошенное стрельбой чучело олененка…

Я смущенно возвращался на базу партии, ругая себя за преждевременный вывод. У голубичных кустов, наполовину затонувших в воде, ныряли утки, покачивались на волнах утята, уткнувшись в изумрудную зелень верхушек затопленной травы.

А когда вечернее безмолвие сковало таежную глухомань, я решил пройтись по поселку.

Смотрю, охотник Тулуник, прижавшись к карабину, из окна своего дома целится в юрту, что стоит в огороде. Я хотел окрикнуть его, но, вспомнив случай у обрыва, смолчал.

Тофалария есть Тофалария. Такое здесь может встречаться на каждом шагу.

…Утром торопились в тайгу. Зашел я в пекарню закупить на первые два-три дня хлеба. Но здесь мне посоветовали вместо хлеба прихватить с собой побольше боеприпасов. В тайге, говорят, развелось очень много зверья. Вчера вечером росомаха пришла даже в деревню. Ее убил охотник Тулуник в своей юрте.

ХИЖИНА БОБИРЫ

Среди бескрайних тундровых болот, покрытых рыжеватым мхом и редкой осокой, выделялся островок лиственниц. Корявые, бородавчатые деревья сутулились на небольшом ягельном мыске. Петляя по лесу, мы обходили чащобы, завалы комлистых валежин. Продвигаться без рубки становилось невозможно.

Взмыленные олени остановились, шоркаясь головами о вьюки. Они судорожно вздрагивали, пытаясь спугнуть назойливых паутов.

Дым костра успокоил оленей. Услышав, как где-то тревожно взвизгивает наша собака Угрюм, я взял карабин и отправился к ней.

В зарослях лиственниц на берегу небольшого ручейка приютилась крохотная избушка. У плотно закрытых дверей поскуливал Угрюм. Ветхая избушка наполовину вросла в землю, бревенчатые стены обметало седым лишайником. Время уничтожило всякие признаки троп, ведущих к заброшенному жилью. На плоской задернованной крыше среди веток багульника возвышалась засохшая березка. Когда-то уединившееся деревцо прижилось, но мало оказалось земли и влаги на крыше мертвого жилища, и березка засохла.

Видно много десятков лет назад какой-то одинокий скиталец оставил свою крохотную хибарку. За сотни километров нет ни одной фактории[7] до самых берегов Ледовитого океана.

Подошедший каюр Филипп Демидович с опаской обошел полусгнившее строение. С трудом мы открыли замшелую покосившуюся дверь. Из темноты пахнуло плесенью. Несколько сгнивших бревен потолка уткнулись концами в пол. Вместо окон прорублены квадратные маленькие отверстия. Вдоль стены чернеют истлевшие нары. Затаившаяся избушка дышит промозглой сыростью. В углу возвышается груда трухи. Демидыч, ковыряя палкой гнилье, извлек из кучи истлевший берестяной туесок с осколками напильника. Среди них лежало распиленное железное кольцо. Здесь же, среди истлевших оленьих шкур, нашлись две ржавые гильзы и ружье. Из-под завалившихся нар каюр вытащил изъеденные ржавчиной кандалы.

Звон кандалов словно разбудил тундру. С озера поднялись гагары, тревожно перекликнулись журавли. Испуганный Угрюм замер на мгновение, обнюхивая гремучие цепи в руках Демидыча.

Клочки пожелтевшей бумаги, уложенные в углу нар, не сохранили никаких надписей.

Полдня мы ворошили затхлую рухлядь, но ничего больше не нашли. Почему беглец оказался здесь? Кем он был? Преступником? Эти вопросы нам не давали покоя.

Год спустя мне удалось найти на них ответы. Житель поселка Таймыр, старый эвенк Топтогыр, оказывается, знал владельца заброшенной вдали от стойбища избушки. И вот что он поведал.