Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

Принятие мер диктовалось соображениями безопасности, намерением защититься от угроз, которые, по мнению российских властей, могли исходить от сотрудничества восставших Туркестана с правящей элитой и населением Бухарского эмирата и Хивинского ханства. Имперские власти прекрасно осознавали, что среднеазиатские ханства не могут не быть затронутыми событиями в Русском Туркестане. Более того, как следует из документов (отчетов, телеграмм и рапортов представителей туркестанской администрации), участие различных бухарских и хивинских сил в событиях лета 1916 г. четко фиксировалось. Восставшие старались поддерживать сотрудничество с Бухарой и Хивой сразу по нескольким направлениям. Прежде всего, не следует забывать, что охваченные восстанием районы не так давно являлись частью эмирата и ханства, соответственно, и в них было немало сторонников возвращения под власть прежних правителей. Уже с весны 1916 г. распространялись слухи, что скоро русские потерпят поражение от немцев, и к Бухаре отойдут все ранее отторгнутые у нее владения [Восстание, 1960, № 90, с. 156]; неслучайно среди предводителей восстания фигурировали потомки прежних бухарских беков (в частности, Абдурахман Джевачи Абдуджабаров в Джизаке) ([Там же, № 47, с. 70–71; Шестаков, 1933, с. 74, 85]; см. также: [Ганин, 2008, с. 161]). Кроме того, восставшие апеллировали к бухарским и хивинским властям (в большинстве случаев — правителям бекств, пограничных с регионами, охваченными восстанием) как единоверцам, призывали их помочь в борьбе с «неверными» оружием, продовольствием, военной силой; некоторые эмиссары восставших (причем не только из Туркестана, но и из Казахстана) приезжали в Бухару для закупки оружия ([Восстание, 1960, № 56, с. 109; № 84, с. 141; № 421, с. 624; № 422, с. 627; № 424, с. 630]; см. также: [Ганин, 2008, с. 160, 204]). Большую опасность в глазах туркестанских властей представляло идеологическое сотрудничество восставших с представителями Бухары и Хивы — панисламистами, пантюркистами, джадидами и проч. [Шестаков, 1933, с. 61]. Например, известно, что накануне восстания в работе джадидов Самарканда участвовали некоторые младохивинцы (в частности, Палван-Нияз Юсупов). Немало беспокойства причиняли российским властям также отдельные торговцы из Средней Азии, которые вели дела не только в Туркестане, но также в Поволжье и на Урале, соответственно; имевшие возможность общаться как с исламскими организациями соответствующих регионов, так и с представителями российской администрации [Ниязматов, 2010, с. 462–463]. Еще больше беспокоила российскую администрацию деятельность разведок тех стран, с которыми Россия находилась в состоянии войны — Германской и Османской империй[113]. Ряд современных исследователей вообще полагают, что восстание было инспирировано именно агентами этих разведок, всего лишь эффективно использовавшими социальные, политические и религиозные противоречия между российской администрацией и местным населением. Наконец, после подавления восстания многие его участники предпринимали попытки скрыться именно на территории Бухарского эмирата и Хивинского ханства (впрочем, также как и в Афганистане или Восточном Туркестане) [Восстание, 1960, № 58, с. 111; № 78, с. 134; № 319, с. 501; Шестаков, 1933, с. 63, 65, 68].

Чтобы пресечь все эти направления взаимодействия восставших с бухарскими и хивинскими политическими кругами, российские власти предприняли ряд мер, которые мы и намерены рассмотреть ниже — сначала на примере Бухарского эмирата, а затем — Хивинского ханства. Поскольку туркестанская администрация выявила несколько направлений (истинных или мнимых) сотрудничества восставших Туркестана с бухарцами, то и сотрудничество ее с властями эмирата в целях подавления восстания осуществлялось тоже по нескольким направлениям.

Прежде всего, российские власти предприняли меры, чтобы пресечь слухи о том, что бухарцев также привлекут на тыловые работы — а такие слухи распространялись и в эмирате, и в Самарканде, вызывая беспокойство местного населения и обостряя его отношения с русскими ([Восстание, 1960, № 59, с. 114; 2016, № 19, с. 162; № 23, с. 169]; см. также: [Пирумшоев, 2017, с. 79]). Накануне и во время восстания представители туркестанской администрации неоднократно делали заявления о том, что бухарцы, в отличие от русско-подданных, не попадают под действие указа, и отвергали возможность привлечения их к этим работам даже за плату — чтобы не вызвать волнения в среднеазиатских ханствах [Восстание, 1937, № 1, с. 27; 1960, № 31, с. 53; № 127, с. 212]. Не ограничиваясь этим, временно управляющий политическим агентством в Бухаре Н. А. Шульга в первые же дни после начала волнений в Туркестане «просил» (а фактически приказал) кушбеги, в свою очередь, принять меры по пресечению этих слухов, предлагая помощь полиции русских поселений [Там же, 1960, № 35, с. 59; 2016, № 22, с. 167].