Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

Утверждения о том, что в Бухаре во время восстания в Туркестане вообще не было волнений, некорректны. Исследователи упоминают, что как раз летом-осенью 1916 г. в эмирате имели место восстания в ряде бекств. Но выступления дехкан в Шахрисябзском[115] и Китабском бекствах носили (как было принято их характеризовать в советской историографии) «антифеодальный характер» и были подавлены силами самого эмира [Тухтаметов, 1966, с. 122]. А вот выступление в Ширабадской долине уже имело антироссийский характер: поводом для волнений послужила деятельность российской концессии «Айвадж», руководители которой, Глушков и Конев, незаконно захватили земли местных жителей. В результате восставшие потребовали не только вернуть эти земли, но и выступили против практики концессий как таковой. Судя по всему, это восстание не приобрело столь острой формы, как в Туркестане, Шахрисябзе и Китабе, поскольку нет сведений, что на его подавление были брошены войска. Лишь осенью 1916 г. в Ширабад был направлен агроном, надворный советник Леонтьев, чтобы разобраться с причиной волнений — причем официальной целью его поездки было ознакомление с развитием сельского хозяйства в регионе. А уже в начале 1917 г. регион посетил сам туркестанский генерал-губернатор А. Н. Куропаткин, который вместе с политическим агентом А. Я. Миллером рассмотрел претензии дехкан и приказал руководителям концессии «Айвадж» возвратить незаконно захваченные земли их хозяевам. Таким образом, и в событиях 1916 г. мы видим, что российская администрация строго блюла принцип, согласно которому дела в Бухарском эмирате с участием русских разбирались исключительно российскими властями [Там же, с. 123]. И только тот факт, что решение выносил не представитель Российского политического агентства, а сам туркестанский генерал-губернатор, свидетельствует о сохранении чрезвычайной ситуации в российско-бухарских отношениях в рассматриваемый период.

Изменения же в отношениях Российской империи с Хивинским ханством во время восстания в Туркестане оказались более радикальными, что объяснялось спецификой как политической ситуации в самом ханстве, так и особенностями взаимодействия имперской пограничной администрации с ее властями. В отличие от Бухары, где — не без помощи русских войск — уже в 1870-е годы была восстановлена прочная власть центра над регионами, Хива и в начале XX в. оставалась раздробленным государством с сильной кочевой оппозицией ханской власти, которая держалась во многом благодаря российской поддержке [Ниязматов, 2010, с. 417]. Последний случай оказания имперскими властями прямой поддержки хану Исфендиару датируется началом 1916 г., т. е. имел место буквально накануне восстания в Туркестане! Отдаленность Хивы от основных российских владений, немногочисленность военных отрядов в Амударьинском отделе, Закаспийской области и непосредственно на территории ханства [Погорельский, 1968, с. 98; Чиркин, 2006, с. 247] заставляли туркестанскую администрацию принимать решительные меры в отношении противников ханской власти — вплоть до прямого военного вмешательства.

Восстание в Хиве в январе 1916 г. и в особенности участие в нем йомудского предводителя Джунаид-хана (которого российские власти не без оснований считали креатурой османской и германской разведок[116]) заставили генерал-губернатора Туркестанского края Ф. В. фон Мартсона ввести военное положение в Амударьинском отделе, а также и в Хивинском ханстве — на что им была получена соответствующая директива из Петрограда за подписью военного министра А. С. Сухомлинова и министра иностранных дел С. Д. Сазонова [Ниязматов, 2010, с. 429]. Тот факт, что центральные власти столь быстро санкционировали распространение военного положения на государство, юридически считавшееся независимым, весьма красноречиво показывает, что на самом деле ханство воспринималось едва ли не как часть Российской империи. Кроме того, введение военного положения в Хивинском ханстве представляется аналогичным вышеупомянутому включению отдельных территорий Бухарского эмирата в качестве «участка» для особой защиты войсками Туркестанского военного округа. Также обращает на себя внимание тот факт, что генерал А. С. Галкин, командовавший туркестанскими войсками при подавлении восстания, не был ограничен никакой инструкцией: он в течение долгих лет занимал административные должности в Туркестане (в свое время побывав и на посту начальника Амударьинского отдела) и считался «знатоком Хивы», так что ему было позволено действовать в ханстве по собственному усмотрению [Погорельский, 1968, с. 106]. Наделение русского генерала практически диктаторскими полномочиями также свидетельствует, на наш взгляд, об усилившейся в условиях чрезвычайной ситуации тенденции восприятия Хивинского ханства как части Российской империи.

Восстание в Хиве зимой-весной 1916 г. также неоднократно освещалось в исторических исследованиях, поэтому в рамках данного исследования нас интересует не его ход и подавление, а некоторые последствия.