Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

Следует подчеркнуть, что комиссар в Хиве был военным, а не дипломатом, и создание такого поста свидетельствовало о намерении Туркестанского комитета решать политико-правовые проблемы Хивинского ханства преимущественно силовыми, а не дипломатическими методами. Это свидетельствует о куда более сложной обстановке в Хиве по сравнению с Бухарой, где российский резидент А. Я. Миллер резко воспротивился иниациативе Туркестанского комитета также ввести пост военного комиссара. 30 марта 1917 г. он писал в телеграмме, направленной в МИД: «Применение в Бухаре проектированного для Хивы военного комиссарства представляется совершенно невозможным прежде всего в виду несомненного наличия либеральной организованной группы, коей необходимо дать возможность высказать свои взгляды на ближайшие задачи, лежащие на бухарском правительстве, и дать возможность найти компромисс под ближайшим руководством резидентства с консервативной партией» [Шестаков, 1927, с. 88]. Таким образом, российские представители в Бухаре полагали, что политическое развитие эмирата позволяет решать большинство проблем политическими, а не военными методами и делали ставку на дипломатию, с чем в конечном счете согласились и центральные власти.

Сформировав новые органы власти в среднеазиатских владениях России, Временное правительство приступило к рассмотрению вопроса о реформах в Бухарском эмирате и Хивинском ханстве. Во многом к этим действиям российские власти подталкивали представители зарождающихся политических партий в самих Бухаре и Хиве, известные как джадиды (чуть позже их стали называть, соответственно, младобухарцами и младохивинцами). Связав с приходом к власти Временного правительства ожидания значительных перемен в своих ханствах, джадиды очень быстро убедились, что новые власти России отнюдь не спешат проводить реформы в Средней Азии и решили сами обратиться к Временному правительству, требуя активизировать реформаторскую деятельность в Бухаре и Хиве [Россия, 2011б, с. 29; Ходжаев, 1970, с. 98]. Опасаясь, что, если процесс реформ не будет инициирован со стороны России, политические силы Бухарского эмирата и Хивинского ханства начнут его сами, Временное правительство было вынуждено согласиться на проведение реформ.

Предложения по основным направлениям реформ в Бухаре были разработаны российским резидентом А. Я. Миллером, который 20 марта 1917 г. направил в Петроград проект манифеста бухарского эмира о проведении реформ [Шестаков, 1927, с. 82]. Временное правительство одобрило манифест и 28 марта поручило МИД порекомендовать эмиру огласить его. Когда же оказалось, что эмир все еще колеблется, 3 апреля было принято еще более жесткое решение «предложить эмиру незамедлительно обнародовать манифест о реформах» [Архив, 2001, с. 187, 220].

Манифест был обнародован 7 апреля 1917 г. практически в редакции А. Я. Миллера. Это позволило бухарским консерваторам из числа приближенных эмира и в особенности мусульманскому духовенству распустить слухи, что преобразования, провозглашенные эмиром, совершенно чужды бухарцам, навязаны им насильно Россией и преследуют цель развратить население, вытеснить нормы шариата и т. д. [Пылев, 2005, с. 87; Салимбек, 2009, с. 145–146]. Однако подобные утверждения были ложными: как содержание манифеста, так и откровенные мнения самих же бухарских сановников свидетельствуют о том, что провозглашаемые реформы разрабатывались в соответствии с политической программой джадидов-младобухарцев.

В самом деле, если мы обратимся к тексту манифеста, то увидим, что основные направления реформ — это снижение налогового бремени и введение бюджета, развитие промышленности и предпринимательства, введение местного самоуправления, развитие наук и образования. А ведь именно этого добивались джадиды, в тесном контакте с которыми (по инструкции министра иностранных дел П. Н. Милюкова) действовал российский резидент [Зиманов, 1976, с. 97; Becker, 2004, p. 131]. Кроме того, у нас имеется свидетельство высокопоставленного бухарского сановника (правителя вилайета, а затем главного зякетчи, т. е. главы налогового ведомства) Мирзы Салимбека, который характеризует манифест как «не имеющие смысла слова, состряпанные несколькими вероотступниками джадидами» [Салимбек, 2009, с. 142].