Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

Февральская революция 1917 г. также оказала влияние на ситуацию в русских поселениях, лишний раз продемонстрировав их близость к «внутренним» регионам Российской империи. В них, как и по всей России, после падения монархии стали создаваться новые органы власти — исполнительные комитеты Временного правительства [Фомченко, 1958, с. 43, 44]. 9 мая 1917 г. они провели съезд, на котором провозгласили создание Областного исполнительного комитета, который возглавил сотрудник Российского политического агентства (с 17 марта — российское резидентство [Архив, 2001, с. 124]) П. П. Введенский, сам некоторое время исполнявший обязанности русского дипломатического представителя в Бухаре. Одновременно с Областным исполкомом Временного правительства был создан и «альтернативный» орган власти (опять же — как и в большинстве регионов Российской империи) — Областной совет солдатских и рабочих депутатов [Генис, 2003, с. 107]. Интересно отметить, что хотя исполкомы русских поселений и контролировались руководством российского резидентства, последнее весьма четко разграничивало свои обязанности как начальства русских поселений и как дипломатического представительства в Бухарском эмирате. Это выразилось, в частности, в том, что А. Я. Миллер (последний агент и первый резидент России в Бухаре в октябре 1916 — апреле 1917 г.) всячески старался добиться от исполкома Новой Бухары невмешательства в его отношения с властями эмирата [Там же, с. 93].

Контроль представителями российских властей (в первую очередь русскими политическими агентами и начальниками Памирского отряда) внутренней политики Бухарского эмирата и его отдельных регионов объяснялся подчиненным положением этого государства по отношению к России. А могли ли бухарские власти вмешиваться в дела русских поселений? В связи с тем, что значительную часть территории русских поселений эмир «уступил» русским безвозмездно, формально он не утрачивал права собственности на эти земли и, как следствие, мог направлять туда своих чиновников, взимать с русских жителей налоги и проч. Неслучайно еще и в первом десятилетии XX в. в российских властных кругах шли дискуссии: следует ли позволять эмиру реализовать свои номинальные полномочия или нужно официально изъять всю территорию русских поселений из бухарской юрисдикции [Логофет, 1911б, с. 206].

Фактических же возможностей участвовать в судьбе русских поселений у эмира и его чиновников, как показывает анализ вышеупомянутых правовых актов, не было, поскольку русские поселения, как видим, рассматривались российскими властями как часть Российской империи. Нейтральная фраза о «полном дружеском содействии» бухарских властей местным начальникам в управлении русскими поселениями, несомненно, никого не могла ввести в заблуждение. Поэтому у эмира оставались лишь отдельные экономические инструменты — если не для вмешательства в дела русских поселений, то по крайней мере для отслеживания ситуации в них. Впрочем, подданным бухарского эмира позволялось селиться на территории русских поселений лишь по обоюдному согласию правителя Бухары и русского политического агентства [Федченко, 1958, с. 14], так что у российских властей имелись средства «сдерживания» роста числа местных жителей в русских поселениях.

В частности, бухарские эмиры являлись «совладельцами» телеграфа, действовавшего в русских поселениях (вложив 9 тыс. руб. в его строительство и 3 тыс. — в зарплату сотрудникам) и, соответственно, получали доход — по 10 коп. с каждого слова [Le Messurier, 1889, p. 164]. Также русские путешественники упоминают, что в Новой Бухаре на средства эмира был построен гостиный двор, и все доходы с него также шли в пользу эмира, кроме того, позволяя ему обеспечивать присутствие в этом русском поселении своих подданных и, соответственно, в какой-то мере контролировать его [Олсуфьев, Панаев, 1899, с. 148–149].

Резким контрастом с развитой системой русских поселений в Бухарском эмирате выглядит их практически полное отсутствие в Хивинском ханстве. Причинами тому, несомненно, стали и общая политическая нестабильность в ханстве (в отличие от эмирата, где при помощи русских войск властям удалось уже в 1870-е годы добиться централизации государства), и нежелание российской дипломатии вызывать очередной виток недовольства со стороны Великобритании своими активными действиями в регионе, и отсутствие развитой системы транспортного сообщения с Туркестаном, позволившего бы в случае опасности оперативно перебросить войска для защиты русских подданных на территории ханства [Котюкова, 2009а, с. 6].