Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

Естественно, российские власти проводили изменения в Бухарском эмирате не только потому, что желали принести свет европейской цивилизации в «отсталую» Среднюю Азию. Их намерения были более прагматичными: реформы должны были способствовать укреплению российского контроля над эмиратом и повышения прибылей от российской торговли и промышленности в нем. Однако для наиболее эффективного достижения этих целей было необходимо существенно повысить уровень политических, экономических, социальных и правовых отношений в Бухаре — хотя бы до уровня центральноазиатских владений самой Российской империи (см., например: [Побережников, 2011а]). Этот процесс, собственно и представляющий собой фронтирную модернизацию, реализовывался различными средствами, причем не последнее место среди них занимала правовая политика империи по отношению к эмирату, в том числе в такой специфической сфере, как судебная.

Далеко не сразу российские представители в Бухаре приобрели те широкие судебные полномочия, которые нашли отражения в цитате, открывающей этот параграф. Более того, поначалу, в 1870-е — первой половине 1880-х годов в эмирате даже не было постоянного российского дипломатического представительства: время от времени из Туркестанского края ко двору эмира направлялись чиновники, получавшие некоторые дипломатические полномочия. Их компетенция в судебной сфере сводилась лишь к тому, что они путем переговоров добивались от эмира и его сановников защиты прав и интересов российских торговцев, которые страдали от нарушений договоров со стороны бухарских партнеров. Однако даже эта не слишком активная деятельность вызывала сильное недовольство со стороны консервативных кругов и мусульманского духовенства Бухары, опасавшихся, что русские вскоре установят свою власть над эмиратом [Арендаренко, 1974, с. 100, 125].

С января 1886 г. в Бухарском эмирате стало действовать Российское императорское политическое агентство, глава которого по статусу представлял некое промежуточное звено между послом и консулом. Однако поначалу и его появление не изменило коренным образом ситуации в судебной сфере: споры между российскими подданными разрешал агент — по аналогии с российскими консульскими учреждениями в Персии и Османской империи ([Мартенс, 1873, с. 321]; см. также: [Покровский, 1928, с. 54–55; Becker, 2004, p. 112]), — однако если русско-подданные совершали в Бухаре преступления или участниками гражданско-правовых споров являлись не только они, но и местные жители, такие дела разрешались бухарскими судами на основе норм шариатского права[46]. Первому российскому политическому агенту Н. В. Чарыкову, благодаря своему авторитету, удавалось лишь влиять на решение суда эмира и его сановников, но не принимать участие в вынесении решений ([Чарыков, 2016, с. 140]; см. также: [Чернов, 2008, с. 55; 2010, с. 64–65]). Следует отметить, впрочем, что и судебная деятельность российских консульских учреждений в других государствах мусульманского Востока в то время не была детально регламентирована, на что в свое время обращал внимание Ф. Ф. Мартенс, отмечая неопределенность существовавших правовых норм относительно юрисдикции консульских судов [Мартенс, 1873, с. 379].

Н. В. Чарыков, стремясь защитить интересы российских подданных в Бухаре, неоднократно обращался к имперским властям с требованием конкретизировать и нормативно закрепить судебные полномочия Политического агентства в уголовно-правовой сфере. В результате 27 мая 1887 г. через Министерство юстиции было объявлено высочайшее повеление «О подчинении преступлений и проступков, совершаемых русскими подданными в пределах Бухарского ханства, ведению местного Российского политического агента». Согласно этому акту, на политического агента возлагались обязанности мирового судьи, который должен был разбирать дела и выносить приговоры на основе, руководствуясь соответствующими статьями «Положения об управлении Туркестанского края» 1886 г. ([ПСЗРИ, 1889, № 4498, с. 257]; см. также: [Матвеева, 1994, с. 19])[47]. Высшей судебной инстанцией по отношению к политическому агенту (как мировому судье) являлся Самаркандский областной суд, также в соответствующих случаях агент направлял дела самаркандскому областному прокурору. Так, сам Н. В. Чарыков вспоминает, что уже под конец исполнения своих полномочий политического агента в Бухаре, в 1889 г. он вел следствие по делу об убийстве в Чарджуе двумя беглыми кавказцами (русско-подданными) бухарского еврея-ювелира; поскольку за такое преступление предусматривалась смертная казнь, он передал дело на рассмотрение Самаркандского областного суда, который и вынес смертный приговор, приведенный в исполнение в том же Чарджуе [Чарыков, 2016, с. 153].