§ 5. «Женский вопрос» в Русском Туркестане и ханствах Средней Азии
Исследователи российской имперской политики в Средней Азии неоднократно утверждали, что население новых «национальных окраин», входя в состав Российской империи, приобретало все те права, которыми обладали и остальные подданные российских императоров, но при этом имело еще и некоторые льготы и привилегии по сравнению с ними. В полной мере это можно отнести и к женской части населения центральноазиатских областей: в то время, как в европейских регионах России «женский вопрос» еще даже не поднимался[52]
, имперские власти уже в первой половине XIX в. начали кампанию по «эмансипации» местных женщин. Добившись определенных успехов среди казахов, имперские власти предприняли попытки расширить принципы повышения статуса женщин и на владение и протектораты в Средней Азии.Стоит отметить, впрочем, что в Казахстане деятельность по «эмансипации» женщин в какой-то мере облегчалась тем, что положение женщин в тюрко-монгольском кочевом обществе изначально было менее подчиненным, чем в остальном исламском мире[53]
. Представительницы правящих семейств нередко фактически (или даже официально) стояли во главе государств (см., например: [Учок, 1982; Почекаев, Почекаева, 2017]), менее знатные женщины имели право распоряжаться своим имуществом и нередко пользовались значительным авторитетом при принятии решений, играли руководящую роль в проведении ритуалов, праздничных церемоний и проч. [Стасевич, 2011, с. 64–66]. В государствах же Средней Азии, включая и те территории, которые во второй половине 1860-х годов отошли к Российской империи и составили Русский Туркестан, положение женщин было принципиально иным, поскольку базировалось не на тюрко-монгольском обычном праве, а на принципах мусульманского права — шариате. Тем не менее российские власти, начиная уже с первого генерал-губернатора Туркестанского края К. П. фон Кауфмана, предпринимали попытки «освободить» местных женщин от «нелепых обычаев», от положения «существа второго порядка, безличного, бесправного, эксплуатируемого мужчиной» (цит. по: [Юсупов, 1963, с. 49]).Проблема положения среднеазиатских (туркестанских) женщин в течение последней четверти XIX — начала XX в. неоднократно поднималась в специализированных работах, равно как и в местной печати. При этом мнения авторов были порой совершенно противоположны. Так, например, П. Маев в 1875 г. или супруги В. и М. Наливкины в 1886 г. утверждали, что положение мусульманской женщины вовсе не столь тяжелое, каким представляется на первый взгляд, и что Коран защищает определенные права женщин, ее имущественное положение и возможности на защиту своих интересов. Однако чуть позже, в начале XX в., Н. П. Остроумов и представительница российского феминистского движения О. С. Лебедева стали высказывать прямо противоположные взгляды: шариат ограничивает права женщин, усложняет ее положение, лишает прав. Впрочем, даже современники, активно следившие за этой своеобразной дискуссией, отмечали, что обе стороны, в общем-то, представляли положение среднеазиатской женщины в европейских и христианских категориях, не слишком учитывая восточные реалии и мусульманские воззрения местного населения ([Меликов, 1912; Права]; см. также: [Мирмаматова, Мамададиев, 2014, с. 149–150; Шадманова, 2012, с. 85–86]). Тем не менее в начале XX в. идеи об «освобождении» среднеазиатских женщин, предоставлении им дополнительных прав и возможностей для самореализации стали все чаще и чаще пропагандироваться в средствах массовой информации, причем даже со стороны представителей местного населения. Так, в 1913 г. редактор узбекоязычной газеты «Туркистон вилоятининг газети» опубликовал рассказ о поездке ученицы ташкентской женской гимназии в Оренбург в европейской одежде — во-первых, приводя ее в пример женщинам Туркестана; во-вторых, приветствуя ее роль в укреплении связей между российскими мусульманами из различных регионов. В 1915 г. один из основателей джадидского движения в Бухаре А. Фитрат написал работу «Семья или правила управления семьей», в которой также ратовал за пересмотр прежних ценностей в брачно-семейных отношениях с учетом западного опыта [Шадманова, 2009, с. 149–150; 2012, с. 88–89][54]
. Естественно, подобные публикации вызывали полное одобрение со стороны российских властей, равно как осуждение со стороны местных консервативных кругов.