Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

Российские власти в Туркестане, впрочем, не ограничивались формированием общественного мнения в пользу улучшения положения местных женщин, но и использовали для решения этой проблемы «административный ресурс». Правда, порой подобные действия приводили к довольно неожиданным последствиям. Так, правитель канцелярии туркестанского генерал-губернатора Г. П. Федоров вспоминал, что генерал-губернатор К. П. фон Кауфман был приглашен на торжество, устроенное в его честь «почетными жителями» одного из ташкентских уездов, на котором должны были присутствовать и женщины, снявшие по такому случаю свои чадры. Кауфман, нередко выступавший за «женскую эмансипацию» в Туркестане, с большим удовольствием посетил торжество, одобрительно отозвался о поведении женщин, а одной из них, которая была представлена ему как дочь казия, даже подарил серебряный кубок с надписью «От туркестанского генерал-губернатора». На следующий день выяснилось, что Кауфман стал жертвой розыгрыша, и все «освобожденные женщины Востока» (включая и «дочь казия») были на самом деле обитательницами одного из ташкентских публичных домов ([Федоров, 1913, с. 36–38]; см. также: [Глущенко, 2001, с. 136–137]). Таким образом, в весьма жестком виде генерал-губернатору было продемонстрировано, как местное население относится к идее «эмансипации» женщин. Тем не менее, по-видимому, российские власти продолжали приветствовать «освобождение» местных жительниц, их стремление к большей независимости, включая и внешний вид. Об этом свидетельствует прошение группы мусульманских жителей Самарканда сенатору графу К. К. Палену, осуществлявшему в 1908–1909 гг. ревизию Туркестанского края, содержащее, в частности, следующие пункты:

«6. Шариат воспрещает видеть женщин и быть в их обществе, почему они и обязаны ходить закрытыми…

8. В случае необходимости явки мусульманских женщин в русские учреждения в качестве свидетельниц или для выдачи доверенностей у нотариусов не требовать открывать их лица. Для удостоверения их личности ограничиться свидетельством двух лиц, знающих данную женщину» [РГИА, ф. 1396, оп. 1, д. 264, л. 267].

Впрочем, прямые указания российских властей по поводу расширения прав женщин в Туркестане были редкостью. В большинстве случаев, как и в Казахстане, руководители администрации обеспечивали женщинам право защиты своих интересов в российском суде (о чем свидетельствует и цитированное выше прошение самаркандцев) [Брусина, 2012, с. 162]. Яркие примеры реализации подобного права встречаются в период вышеупомянутой ревизии Туркестанского края сенатором Паленом. В Российском государственном историческом архиве хранится немало документов, представляющих собой судебные заявления жительниц Туркестанского края — представительниц как кочевого, так и оседлого населения. Например, таран-чинка Гулчара Джалалова обращалась к сенатору с просьбой вернуть ей 30 руб., удержанных за аренду 1/2 десятины земли, которую она не смогла засеять из-за болезни (засеяв только остальные 2 1/2) [РГИА, ф. 1396, оп. 1, д. 262, л. 253].

Ряд прошений касается семейных и наследственных отношений. Так, сартянка (т. е. представительница оседлого населения Туркестана) Айхан Ахметходжиева, обратилась к сенатору Палену с просьбой вернуть ей и ее детям имущество ее покойного супруга, которое захватил сын другой его жены (причем, по словам Ахметходжиевой, родившийся после ее развода с их общим мужем). Она обвинила городскую управу Намангана, в том, что та не предоставила соответствующие сведения судебным приставам, в результате чего человек, не имевший права на имущество ее покойного супруга, стал его хозяином [Там же, д. 256, л. 79–80 об.]. Аналогичным образом еще одна сартянка, жительница Маргеланского уезда Хальбиби Далибаева жаловалась на то, что ее брат отказал ей в получении законной четверти наследства отца, поручив своему шурину избить сестру, тогда как муфтии и кадий (а затем и губернатор) не стали разбирать ее жалобы [Там же, д. 262, л. 211].