Однако эффективность таможенной политики в новых условиях во многом снижалась из-за ряда проблем, связанных с ее реализацией. Одной из главных проблем стало то, что Утвержденное мнение Госсовета и соглашения с Бухарой и Хивой предусматривали создание на границах ханств русских таможен, но отнюдь не упразднение аналогичных институтов самих ханств [Садыков, 1965, с. 98–99]. Кроме того, эмир и хан весьма расширительно толковали право взимания торгового сбора «зякет», сохранявшееся за ними по условиям соглашения. Дело в том, что этот прямо предусмотренный шариатом налог имел очень неопределенный объект налогообложения, что позволяло среднеазиатским правителям весьма злоупотреблять правом его сбора. Европейские путешественники, посетившие Бухарский эмират в 1880-е годы, сообщают, что еще в 1870–1880-е годы там существовал ряд, по сути, таможенных постов (на границе, по р. Амударья, в Таш-Кургане и в предместьях самой Бухары), на которых эмирские чиновники взимали зякет с ввозимых в эмират товаров и иного имущества [Le Messurier, 1889, р. 178]. Естественно, после включения в таможенную черту хан и эмир не собирались отказываться от такого существенного источника дохода. В результате наряду с российскими таможенными постами там же функционировали и местные «зякетчи», из-за чего один и тот же товар фактически облагался таможенным сбором дважды[80]
. Более того, хивинский хан учредил должности аксакалов в городах Чарджуй, Мерв и Асхабад (т. е. в русских владениях!), которые взимали торговый сбор с хивинцев, приезжавших в эти города для торговли. Поскольку эти действия, во-первых, были незаконными, во-вторых, существенно повышали цену на хивинские товары, туркестанский генерал-губернатор А. Б. Вревский в феврале 1898 г. предписал начальнику Амударьинского военного отдела «немедленно» предложить хивинскому хану упразднить должности аксакалов в этих городах — причем на основе Гандемианского договора 1873 г., положения которого таких должностей не предусматривали [Туркестан, 2016, с. 72].Эта проблема сохранялась и много лет спустя после таможенного объединения. Так, в 1910 г. туркестанский генерал-губернатор П. И. Мищенко на особом совещании отметил существование, по сути, «внутренней таможни» в Бухаре, причем взимавшей сборы даже с российских товаров. Русский политический агент в Бухаре Я. Я. Лютш (Лютич) в ответ на это заявил о несомненной целесообразности отмены подобной практики, но обратил внимание на то, что для этого «нужны изменения трактатов», т. е. и договоров 1873 г., и соглашений 1894 г. ([ЦГА РУз, ф. И-2, оп. 31, д. 251, л. 29 и след.]; ср.: [Логофет, 1911
Неудивительно, что среднеазиатские правители и их чиновники чувствовали себя неуязвимыми в правовом отношении и активно пользовались неопределенностью правовой природы зякета, проявляя порой неплохое владение юридической казуистикой. Так, уже в 1914 г. начальник Амударьинского отдела сделал запрос хивинскому хану Исфендиару (прав. 1910–1918) по поводу законности сборов его чиновниками с товаров в местности Таш-Сака, на переправе через Амударью, на что получил ответ, что они взимают не таможенный сбор, а законный торговый налог [Бенцелевич, 1914, с. 83–84]!
Другая проблема также имела прямую связь с тем, что далеко не все сферы отношений России со среднеазиатскими ханствами были урегулированы действовавшими документами. Так, когда Хивинское ханство вошло в таможенную черту, местная буржуазия заставила хана Мухамад-Рахима II поднять перед имперской администрацией вопрос о неправомочности подобных действий, не предусматриваемых Гандемианским договором 1873 г., и, следовательно, о пересмотре его решения. А раз по вине России выросли цены на многие ввозимые в ханство товары, то в виде компенсации следует обложить самих русских торговцев и производителей на территории ханства налогами и сборами, от которых они были освобождены по условиям этого устаревшего договора! Только жесткая позиция администрации Туркестанского края, пригрозившая ответными мерами в отношении хивинских торговцев в России, позволила сохранить российским предпринимателям в ханстве привилегированное положение [Нияз-матов, 2010, с. 229–233].