Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века

Пытаясь определить место Иванюкова в истории европейской и русской общественно-экономической мысли, следует признать его принципиальную «невписываемость» в прокрустово ложе традиционных «направлений». Предоставим слово М.М. Ковалевскому, который, выделяя характерную черту Иванюкова-ученого – большую способность к синтезу, чем к анализу, замечал: «Установивши свои основные точки зрения под влиянием Дж. Ст. Милля и всей вообще школы экономистов-классиков, Иванюков с большой широтой взглядов и с научной терпимостью… охотно пошел навстречу и катедер-социализму, и доктрине автора „Капитала“. Поскольку симпатии Иванюкова были на стороне крестьян-общинников и развития аграрного коммунизма, он не мог принять целиком учения столько же катедер-социалистов, сколько и Маркса, пророчившего неизбежное разложение архаического мирского хозяйства. Он поэтому не сделался социал-демократом и охотно присоединился к той критике, какой ревизионисты, и в числе их Туган-Барановский, подвергли основные теоремы автора „Капитала“. В результате получилось то, что Иванюков в своей „Экономии“ остался на точке зрения экономистов-классиков, модернизируя их доктрину восприятием многих сторон той критики капиталистического хозяйства, какая представлена была одновременно катедер-социалистами и ушедшим значительно дальше их в этом отношении Марксом. Если его можно назвать эклектиком, то в той же мере, в какой этот эпитет может быть приложен и к Миллю… От катедер-социалистов Иванюкова отличает меньшее пристрастие к индуктивному методу и верность тем приемам обратной дедукции, которые мы встречаем у Милля. От Карла Маркса – уверенность в поступательном ходе развития человечества без коренной и внезапной ломки современного капиталистического строя. Более же всего отразилось на нем увлечение нашим мировым порядком землевладения, кустарной промышленностью, артельным устройством, – увлечение, разделяемое не одними славянофилами, но также Герценом и Чернышевским. В ранней молодости Иванюков проникся идеалами 1860-х годов и остался верен им до конца. И он ждал развития в будущем социального строя, опирающегося не на частную собственность, а на сосредоточение орудий производства в руках земледельческих и промышленных общин. Но только в отличие от социал-демократов он надеялся, что эта эволюция совершится непосредственно, путем дальнейшего развития мирской общины и артели. В этом он ближе стоит к Герцену и Чернышевскому, чем к Карлу Марксу».

П.Б. Струве, после смерти Иванюкова принявший эстафету в чтении курса истории хозяйственного быта в Петербургском политехническом институте, называл своего старшего коллегу «самым типическим представителем русского катедер-социализма», ведущим свое происхождение «не только от Шеффле, Вагнера, Шмоллера, Брантано, не только от Родбертуса и Маркса, но и от Герцена и Чернышевского, пожалуй, даже от славянофилов, в учении которых были зародыши русского народничества».

В.Г. Яроцкий, вспоминая, что в 1890-х годах Иванюков был отнесен сторонниками тогдашнего «неомарксизма» к категории «старых народников, т. е. к типу людей и ученых, устарелых или совсем отживших свое время», разъяснял возможность применения этого определения к Иванюкову следующим образом: «Он был, несомненно, народником, но в самом лучшем и широком смысле этого слова, и прежде всего в силу горячей любви к народу, как чистый демократ и, в частности, как человек, ближе всего принимавший к сердцу нужды и интересы крестьян». В то же время, отмечал Яроцкий, Иванюков «не имел ничего общего с крайними, узкими, изуверскими формами народничества», сводившимися «к слепому поклонению всем сторонам крестьянского духа и быта и в особенности к отрицанию роли интеллигенции в общем процессе нашего культурного развития».

Неприятие догматизма, открытость новому знанию, стремление видеть «зерно истины» в разнородных «направлениях» – эти особенности Иванюкова-ученого отражали коренные черты его личности: «крайнюю терпимость и уступчивость». Его отличали также «необычайная мягкость и вошедшая в поговорку деликатность». Однако он «отнюдь не был человеком индифферентным, склонным поступаться своими убеждениями; напротив, он выступал в серьезные моменты очень решительно в защиту своих верований» (А.С. Посников).