Российскою землей рождённый

Старое, залатанное полукафтанье сменили на полотняные рубахи. Выдали башмаки и чулки — зимние и летние, а также по частому гребню и куску ваксы.

Столица готовилась ко дню рождения императрицы.

Снег на Неве расчистили, и по скользкому темно-синему льду, при огромном стечении жителей столицы, глазеющих с обоих берегов реки, двинулась торжественная процессия. Впереди несли аллегорическое изображение «Благоденствующей России». Шли «гениусы» — юноши в длинных белоснежных, словно бы ангельских, одеяниях. Они несли «роги изобилия», искусно сшитые из мешков. В окружении свиты шествовала сама императрица Анна Иоанновна — высокая, грузная, в малиновой с меховой оторочкой шапке.

А вокруг нее кувыркались, плясали и кривлялись шуты — карлики и карлицы, разодетые по последней моде: в белых париках, камзолах, в коротких панталонах и крохотных шубках. Тут же толпились арапы и арапки, наряженные в желтое и лиловое.

Поодаль шла свита. В огромном парике с мелкозавитыми буклями надменно вышагивал Бирон — первый советник царицы. Сановники переговаривались между собой только по-немецки.

Вдруг в потемневшее небо с треском взвились разноцветные огни — выстрелили машкерадные петарды!

На том празднество и закончилось. Вельможи сели в сани, устланные шкурами, и укатили. Но толпа еще долго не расходилась. Ломоносов и Виноградов стояли среди москвичей, приведенных сюда Поповым по распоряжению Корфа.

Покойный царь, — произнес кто-то вблизи Михайлы, — любил такие зрелища: дескать, могущество и изобилие державы показывают.

— За Петром хотя и ходили иностранцы, — возразил другой, — зато все решения он сам принимал. Императрица же шагу не сделает без Бирона. И потом эти шуты, дураки, карлики. Сказывают, они сидят в лукошках, пока царицу одевают, и курами квохчут. Среди них даже светлейший князь Голицын!

— Тс-с!.. — предостерег первый. — В доме поговорим.

Ломоносову понравилась пестрая и пышная красота маскарада. Да только как же, в самом деле, оказалось, что царицу окружают одни иноземцы? Спросил Попова — старый вояка явно выказывал ему свое расположение, про себя сожалея, что Михайло с его фигурой не пошел в гвардию.

— Царь Петр, вишь ты, умер внезапно. Простудился, когда вытаскивал упавшего в воду матроса. Воцарилась супруга его. Через два года и она преставилась. Как быть? Царские приближенные, князья Долгорукие и Голицыны, посадили на трон внука Петра, а был он, примечай, четырнадцати лет. Скоро и тот скончался от воспы. Мор, что ли, напал на наших государей? Вот тут верховники и выписали на престол российский племянницу царя Петра Анну Иоанновну, герцогиню курляндскую. Трон она приняла, да с ней немцы-то и понаехали. И теперь им вольная воля.

— Неужели в свите ни одного русского?

— Есть. Да что толку? Хитрый Бирон вертит ими, а они, сами того не замечая, под его дудку пляшут. Вот и Василий Кириллович Тредиаковский, наш секретарь академический, когда подносит царице оду, на коленках подползает. И обратно раком пятится.

— Как ты сказал: Тредиаковский? Дни два назад купил я в академической лавке Тредиаковского сочинение «Новый и краткий способ к сложению российских стихов». Труд дельный! Уж не он ли написал? Как же так? Ведь он сочинитель российский! И на карачках?

— Над ним еще и не такие шутки вытворяют. Что будешь делать, и ты на его месте раком попятился бы, коль принуждают.

— Что?! — Михайло остановился, сжав кулаки.

— Ах ты, какой прыткий! Молодо-зелено… Поживи с мое, и тебя, как сивку, укатают крутые горки.

— Ну, да каждый сам себе голова… А ты вот что скажи: какие же мы ученики академические, коли на учение не ходим?

— Ох, и горяч ты, парень! Плохо ли, раз спроса нет, а сам сыт и одет?

— Да с тобой разговаривать — и ступе воду толочь!

Попов насупился, отвернулся. Видя, что несправедливо обидел старика, Михайло тронул его за рукав.

— Я и впрямь погорячился, прости! А дела свои с академией все равно устраивать надо.

* * *

За массивным столом, украшенным резьбой, сидел не Корф, а маленький человечек, что прошмыгнул тогда в коридоре. Он поднял крохотное личико и, помедлив, ответил, что барона Корфа нет и что он должен знать, с кем говорит.

— А я с кем говорю?

Человечек с недоумением воззрился на Ломоносова, оглядел его. Но делать было нечего, процедил:

— Я Иоганн Шумахер… Замещаю господина барона.

— А я Михайло Ломоносов, что прибыл из Спасских Школ для продолжения учения при университете здешнем. Где барон Корф?

Снова воцарилось молчание. С трудом сдерживая раздражение, Шумахер опять процедил;

— Хоть и не обязан я отвечать на ваш вопрос, все же замечу, что господин барон отсутствует по причине нахождения в другом месте. Позвольте теперь узнать, что вам желательно, ибо в отсутствие барона Корфа уполномочен вести дела я.

— Желательно узнать, как долго будут держать нас без дела? Прибыли мы третьего генваря сего 1736 года. Ныне же двадцать девятое.

— Ваши претензии, господин Михайло Ломоносов, будут представлены в свое время и своим путем.