Российскою землей рождённый

Она подумала, что это кто-то из шутов короля, и велела открыть. Препротивный лягушонок смешно прошлепал и прыгнул к ней на колени. Красавица брезгливо сбросила его и с плачем кинулась к отцу… Да вы не слушаете, герр Ломоносов!

— О нет, слушаю, милая Лиза. Продолжайте.

Михаил Васильевич и вправду рассеянно смотрел в поле. Вот солнце скрылось за горизонтом, и сразу погасли все краски земли. Как мало времени прошло, и как все изменилось! Незаметно накапливаются какие-то силы — и вдруг появляется новое состояние материи, в природе совершается круговорот… А все потому, что идет вечное движение частиц, корпускул… Во всем, везде… Михайло рассмеялся.

— Простите, Лиза!

Она коротко досказала сказку. Король-отец приказал дочери исполнить обещание, выйти за лягушонка замуж. Но едва она поцеловала мужа, раздался дивный звон — спали злые чары, и перед царевной предстал красавец, королевич соседнего государства.

Михайло наклонился и поцеловал Лизу. Лиза смутилась и убежала…

Потом они шли рядом, и девушка, закрыв руками горячее лицо, промолвила:

— Нечестно так пользоваться сказкой. Я не для того ее рассказывала. И вы вовсе не лягушка.

— Но и не прекрасный принц?

…Отцвел вереск, кануло куда-то за горы солнце, прошло жаркое лето. Вот и вдова Цильх наконец согласилась на помолвку дочери. Но вскоре она захворала, и венчание все откладывалось. Однажды прибежал взволнованный Михайло:

— Профессор Вольф заявил, что курс физики прочитан, и мы на днях переезжаем во Фрейбург для занятий с бергратом[37] Иоганном Фридрихом Генкелем.

Они расстались, поклявшись друг другу в любви.

* * *

Берграт принял их в почетном одеянии фрейбургских штейгеров — черном бархатном платье до пят.

Он сразу же начал читать письмо из Петербурга. Причем выпученные глаза его прежде всего скользнули в конец послания, где значилась сумма, ассигнованная на ученье. Отныне на карманные расходы будет выдаваться только талер в месяц. Средствами теперь ведал сам Генкель. Судя по худобе берграта, еда предстояла не жирная.

Что ж, голодать Ломоносову не впервые. Не в том дело! Допустили бы только до настоящего дела. Поскорей бы вглубь, во фрейбургские штольни! Разведать, что скрыто в земных недрах.

Генкель начал обучать студентов пробирному делу и химическому анализу металлов. Михайло с нетерпением ожидал первого спуска в шахту.

…Сорок лестниц, каждая по четыре сажени. Где-то наверху умолкают веселые звуки дня, становится все темней и холодней. Длинные выступы серых ребристых пород, словно духи подземелья, обступают пришельцев.

Митяй и Рейзер давно отстали, а может, они в боковом отсеке? Спустился бы и глубже, да там уже вода. Пора оглядеться. Вот впереди что-то блестит во тьме, стучит, призывно манит.

Подошел ближе — не может быть!.. Да нет, так и есть: перед ним дети. В призрачном свете подземелья мертвенно-зеленые лица в свинцовой пыли. Одни долбят каменный уголь отбойными молотками, другие в изнеможении сидят, а этот даже спит, скорчившись.

Михайло попросил молоток у одного из мальчиков. Мальчик испуганно кивнул в сторону. За работой наблюдал человек с лампой.

— Не вмешивайтесь, господин, — зло процедил он, — мальчишки должны свое отработать. Эй, вы! — крикнул он. — Хватит бездельничать. И Петера тормошите. Довольно ему прикидываться!

Теперь только Ломоносов различил, что мальчик не спит, а в обмороке.

— Я буду на вас жаловаться! — подступил он к надсмотрщику.

— А вы кто такой?

— Кто бы ни был, но доведу до сведения берграта Генкеля.

Имя Генкеля отрезвило надсмотрщика. Он начал оправдываться: ему, мол, обер-штейгер приказал наблюдать над малолетними рабочими. А если господину угодно самому потрудиться, то вот и кайло[38].

Не сдерживая возмущения, Ломоносов вырвал протянутый инструмент и обрушил его на отвесную стену породы.

Утром, побывав на одном из рудников, он видел, как ребята толкут вручную ядовитую руду — ртутную и серную — и тут же изъязвленными руками вытирают слезящиеся глаза.

После обеда он решительно отправился к Генкелю.

— Господин берграт, вам ведомо, что в штольнях до изнеможения трудятся малолетние? Это уму непостижимо! Вчера одного схоронили…

Генкель сидел истуканом.

— Не менее губительно для детей растирание руками ядовитых руд — между тем, ничего не стоит применить мельничное устройство. Хотя бы такое.

И он положил перед Генкелем схему.

Генкель хлопнул чертежом с такой яростью, будто муху убил. Взвизгнул:

— Довольно, господин Ломоносов! По какому праву вы вмешиваетесь? Вам-то что за дело до всего этого?

— Ах, так? Тогда я пойду в городскую ратушу!

— А я, как лицо, отвечающее за вас перед «Де сианс академией», запрещаю это!

Поджав и без того узкие губы и запрокинув маленькую хохлатую головку с огромным хрящеватым носом, Генкель выбежал из кабинета.