Российскою землей рождённый

По набережной неслась кавалькада всадников. Впереди легко восседала на коне сама Елизавета. Круглоликая, похожая на отца, в белоснежном парике и гвардейском мундире, императрица приветливо улыбалась.

Офицеры, находившиеся в толпе, нестройно кричали «ура».

— Вот увидите, дочь Петра будет достойна своего отца, — раздавались голоса.

— А немцам карачун! — отзывались другие.

Через несколько дней служитель канцелярии разыскал Ломоносова.

— Шумахер просит срочно перевести на русский язык оду по случаю восшествия Елизаветы Петровны, сочиненную академиком Штеллином по-немецки.

Ломоносов, не отрываясь от писания, спросил:

— Неужели не могли заказать оду русскому?

— Не могу-с знать!

— Ода будет к утру переложена.

…Михаил Васильевич, несколько отступив от Штеллина, приписал ему свои излюбленные мечты:

Ликуй же светло хор наук.

Этого у Штеллина не было. Но Ломоносов рассудил: в спешке не заметят, да и кто может обязать его переводить сухим, трескучим языком?

Шумахер остался очень доволен и тотчас же распорядился напечатать.

Ломоносов хотел было попросить жалованья, но сначала полюбопытствовал, отчего не заказали перевод оды Тредиаковскому.

— Василий Кириллович и без того перегружен срочными делами. Да и все мы в академии вашему слогу предпочтение оказываем. — Сладенькая улыбочка пробежала по маленькому личику Шумахера и исчезла. — Господин же Тредиаковский такое развезет… — Помолчав, добавил: — Вроде вашего Симеона Полоцкого:

Веждеству образ древний даяху,
Зрящую в ночи сову писааху.

— Господин Шумахер! Кто дал вам право глумиться над славным и старинным пиитом русским? — Голос Ломоносова звенел металлом.

Шумахер опешил. Михаил Васильевич круто повернулся и вышел.

* * *

Ломоносов и вернувшиеся вскоре после него из-за границы Виноградов и Рейзер подали в академию специмены на получение ученого звания. Потянулись дни, недели, месяцы ожидания. Ломоносов отправил такое же прошение «на высочайшее имя».

Шумахер знал, что крестьянский сын из Холмогор, числящийся до сих пор студентом, в случае чего может дойти до самой царицы.

А меж тем многих чужеземцев уже прогнали с высоких постов, не сегодня-завтра могут приняться и за него. Немало за ним грехов! Еще спросят, сколько при академии русских адъюнктов? На поверку — один Адодуров. Шумахер почел за благо решить: «Быть Ломоносову адъюнктом физического класса. А жалованья определяется ему с 1742 года генваря с 1-го числа по 360 рублей на год, считая в то число квартиру, дрова и свечи».

Несколькими днями раньше адъюнктом был определен академический студент Григорий Теплое — весьма ловкий и услужливый молодой человек. Таких Шумахер любил…

В конце 1742 года Елизавета подписала указ об учреждении следственной комиссии по делу Шумахера, а 7 октября его взяли под арест. Правителем канцелярии назначили Андрея Нартова, возглавлявшего мастерские академии.

Нартов, как это требовалось при следствии, опечатал академический архив. Спустя недели две он обратился к Ломоносову и просил его быть понятым: осмотреть в присутствии свидетелей, целы ли печати.

Андрей Константинович Нартов слыл как чудо-токарь, удививший в свое время Петра мастерством и посланный им за границу. Возглавляя мастерские, он чинил академические инструменты и приборы, сам строил машины. Из его домика допоздна слышалось скрежетание металла.

Хорошо зная Нартова, Михаил Васильевич не отказал ему в просьбе. Нартов ознакомил его с бумагами следствия.

— Ты смотри, — с возмущением говорил Андрей Константинович, — кого только Шумахер не пригрел: егерь Фридрих, обязанный поставлять в кунсткамеру чучела редких птиц, получает двести рублей в год. Давай почитаем, что обвинители показывают: «С 1741 года настреляно им шестьдесят птиц, которых в Охотном ряду за малую цену купить можно»… Разве на жалованье Шумахер живет так пышно, завел шлюпку шестивесельную, которая с жалованьем гребцам обходится академии не одну сотню в год? Пятнадцать лет берет он исправно каждый год по четыреста рублей якобы для угощения знатных посетителей кунсткамеры. Однако люди показывают, что на это расходуется не более десяти-пятнадцати рублей. Вот откуда деньги у него. А теперь скажи, много ли ты жалованья обещанного получил?

— Полгода ни копейки не платят. Жду со дня на день. У ростовщика занял.

— То-то и оно! Но деньги — это одна сторона. А ты, адъюнкт физического класса, вот что скажи: много ли раз академик Крафт, физический кабинет возглавляющий, допускал тебя в него?

— Вот это беда, так беда, Константиныч. Заявлял о том на конференции, да из-за следствия все наши ученые будто в рот воды набрали, глухими прикидываются!

…Апреля 26-го дня 1743 года на Ломоносова поступил донос. Академики сообщали, что он «напившись пьян… поносил профессора Винсгейма и всех прочих профессоров многими бранными и ругательными словами, называя их плутами и ворами…»