Российскою землей рождённый

Так у Михаила Васильевича появился при дворе влиятельный защитник, или, как тогда говорили, «покровитель».

* * *

Вскоре Михаил Васильевич увлекся новым важным делом.

Еще в киевском Софийском соборе удивляли его нетленные, нс поддающиеся времени произведения мастеров Древней Руси. Они были искусно составлены из кусочков смальты и назывались мозаиками. А в петербургском доме вице-канцлера Воронцова увидел он итальянские мозаики — граф привез их из Рима.

Ломоносов расспрашивал о мозаиках у живописцев недавно основанной Академии художеств, рылся в библиотеках — о способе изготовления смальты не сообщал никто.

Михаил Васильевич просит графа Воронцова дать ему на время одну из картин. И, получив ее, затворяется в лаборатории, внимательно изучает.

Через два года он преподнес Елизавете мозаический образ богородицы. Изображение переливалось всеми цветами радуги. Изумрудный цвет соседствовал с темно-красным, небесно-бирюзовый — с солнечно-желтым…

— Как же это получилось у тебя, Михаила Васильевич, уж больно красиво да мудрено? — спросил заглянувший в мастерскую Попов.

— Да пришлось-таки повозиться! Ведь нужно было раздобыть более четырех тысяч кусков смальты. Поверишь ли, около трех тысяч експериментов сделал в стеклянной печи!

Императрица осталась очень довольна. Да и Разумовский расщедрился. Отрядил-таки Ломоносову двух смышленых учеников из рисовальной палаты — Ефима Мельникова и Максима Васильева.

Теперь вместе с помощниками Михаил Васильевич трудился над четырьмя портретами Петра Первого.

Суров, мужествен и прост на них русский царь. Таков, каким запомнился он народу, что сложил бывальщины о его мудрости и смелости. Ломоносов выполнил также портреты Петра Шувалова, Елизаветы, Александра Невского, картину «Полтавская баталия», на которой Петр изображен бесстрашно скачущим впереди войска.

Сочные, переливчато-красочные, «нетленные» ломоносовские мозаики полюбились столичной знати, и мастерская начала получать заказы. Изготовляя смальт, Ломоносов убедился, что одновременно может с успехом вырабатывать цветное стекло. Вот бы фабрику, хоть маленькую, построить! Тут многое зависело от Ивана Ивановича Шувалова, и он обращается к нему и устно, и со стихами, и с письмами.

— Ваше сиятельство, — говорил он сановнику, — работа весьма ускорена быть может, если набрать еще шесть человек. Мастерской надобен каменный дом и для содержания около четырех тысяч рублей ежегодно. Я смету доходов и расходов к сему прилагаю — дело прибыльное, сомнений нет.

Шувалов рассеянно принял бумагу и, близоруко щурясь, начал читать ее. Он хоть и благоволил к Ломоносову, но беспокойный нрав ученого его тяготил. Ох уж этот академик! И когда только угомонится, перестанет тормошить всех!.. Но ничего не. поделаешь, он первый в России одописец. На иллюминацию ли, на фейерверк ли, на тезоименитство[45] ли царствующего дома — без него не обойтись! Резко отказать такому человеку негоже.

— Подумаем, поглядим, прикинем, Михаил Васильевич, с матушкой императрицей. Как она скажет, так тому и быть.

Ломоносов раздосадованно передернул плечами. Но тут в кабинет вошел царский прислужник и возгласил:

— Прибыла карета ее императорского величества! Государыня просит вас незамедлительно во дворец!

Шувалов деланно вздохнул и развел руками: мол, долг государственный меня призывает! Михаил Васильевич попрощался с вельможей и уж вышел из кабинета, как вдруг услыхал раздраженный голос Шувалова:

— Да как же ты смел? Да что же теперь будет…

Кучер оправдывался:

— Сам не знаю… Кони чего-то испугались и понесли. Ну, стекло-то, видно, треснутое было — выпало и разбилось. Я и кусочки подобрал.

У шуваловского дворца стояла громоздкая, тяжелая, пряно надушенная карета царицы. На месте застекленного окна зияла пустота.

Ломоносов подошел к Шувалову.

— Вы, ваше превосходительство, не можете и тут не видеть мою правоту. Свое стекло, вот что необходимо России! Сейчас оно привозится из дальних стран, бьется в дороге, и летят русские рубли на ветер. Помнится, еще Иван Посошков, рачительно обозревая хозяйство наше, писал с укоризной, что покупаем мы втридорога стеклянную посуду, чтобы разбить и выбросить. А ежели, говорил он, заводов пять или шесть построить, то мы все их государства стеклянною посудой наполнить можем!

— Пиши прошение, — бросил Шувалов через плечо.

Не впервой бить челом Михаилу Васильевичу! Дома он со вздохом сел за стол и заскрипел пером.

Тихо вошла в комнату Лиза, осторожно заглянула через плечо, прочитала:

«…к пользе и славе Российской империи завести прошу фабрику делания разноцветных стекол и из них бисеру… стеклярусу и всяких других галантерейных вещей и уборов, чего еще в России не делают, но привозят из-за моря великое количество, ценою на многие тысячи».

На сей раз выгоды показались столь очевидными, что последовал указ, разрешающий Ломоносову построить фабрику. За семьдесят верст от Петербурга, в местности Усть-Рудица ему отвели под фабрику землю и выдали 4 тысячи рублей ссуды, взяв обязательство возвратить ее через пять лет «без всяких отговорок».