Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 1

Я — простой вагоновожатый,
Вожу трамвай
По нитям рельс,
И на улицах,
Зданьями сжатых,
Ногой рассыпаю трель.
        От чумазых домишек заставы,
        Через
        Шумный гранитный центр
        Перевожу я
        Людей оравы
        И ссаживаю в другом конце.
А когда,
На перекрестке,
Стрелочница переводит путь, —
Я люблю ей,
Как знакомой,
Подмигнуть.
        Между остановками
        Проскальзываю,
        Электро-цветы
        С проводов срываю,
        И звонками
        Всем приказываю
        Сторониться
        Перед моим трамваем.
Пока сон людей не скосит,
Продолжаю
Трамвай гонять,
И ворчат на меня
Колеса:
«Когда же в депо отдыхать?»

Николай Кузнецов День уйдет, утихнет город

День уйдет, утихнет город,
Улыбнется месяц за окном,
Каждый раз в такую пору
Я сижу задумчив за столом.
       Месяц, месяц, ты любимец ночки,
       Будь хорошим, подскажи,
       Как в стихов размеренные строчки
       Сердце мне свое вложить.
Не ответит месяц на мои вопросы, —
Самому придется разрешить,
Вьется дым кудрявой папиросы,
Я сижу задумавшись в тиши.
       А пока гуляет ночка
       До утра по улицам пустым,
       Я кусочки сердца в виде строчек
       Положу на белые листы.

П. Логинов-Лесняк Город в овраге

Повесть.

I.

Кружит апрельский ветер, играет прошлогодней листвой.

На разбитой тележонке трясется куродоевский исполкомщик Мартын Петрович. Едет встречать сына родного, едет и думает:

«Большая сила в бабе. Не объедешь спроста никак, хоть ты что».

Одна дорога к хутору Домны Зайчихи, а мыслей у Мартына бесконечно много. «Ночевать стоит полтину. Харчишек гривен на семь. А ежели щипнуть бабенку — за гостя сойду».

Хлестнул Мартын чалую кобылу, чтоб рассеять тоску, перестать думать. «Эх, не надо было на ночь ехать»…

Не тут-то было. Так и прет в голову всякая всячина. Будто, живется Мартыну лучше всех людей на свете. Катается он в тарантасе, с кучером на козлах, — прощай безногая кобыла! Катается меж городом и хутором молодой Зайчихи, и ломают перед ним шапку мужики: председатель исполкома! А что ему поклоны, если сама молодая Домна Никаноровна ждет его на всю ночку до самого утра.

Скрипит телега, кряхтит и вздыхает Мартын Петрович.

Вот и лес кончился. Серой глыбой приткнулся к нему хутор Зайчихи. Домна гусей на двор загоняет. Задрав голову, глупая птица сердито кричит хозяйке: го! го! го! а она идет плавно с заткнутой за крутые бедра юбкой, круглая, как мяч.

— Киш! киш! Ко двору!

Бесповоротно решает Мартын Петрович: «Лошадь подкормить надо. Рубль двадцать проживу — пустяк»…

Солнце еще не закатилось. От двора клином протянулась тень.

Приложив ладонь к глазам, смотрела Домка на подъезжавшую подводу. И, когда тень покрыла лошадь, крикнула звонко:

— Мартын Петрович, далеко ли?

— Сына встречаю!

— Заезжай!

Что за диковинка такая? Никогда не было этакой встречи. Лошадь Мартынову распрягал на дворе работник. А сам он сидел в чистой хозяйской половине, где на окнах цветы, везде чистота, а в незакрытую дверь спальни видна кроватка с горкой подушек. И в первый раз стыдно Мартыну Петровичу за грязные сапоги со стоптанными каблуками, за потертое барахло на плечах, за всю свою неуклюжую, медвежью внешность.

— Садитесь, Мартын Петрович. Устали, небось?

— Ничего, Домна Никаноровна… Народ мы, соответственно, невзыскательный.

— Уж извините! В городе у вас теперь норовят пофрантить. Это вот мы, черномазые…

— Как вам сказать. Обыватели — точно. И притом — отсутствие пролетариата.

Вильнула задом, усмехнулась глазами серыми, насмешливыми. Э-х, не умеет он, исполкомщик, вести разговора с женщиной!

— Сейчас приготовлю чайку, Мартын Петрович. Садитесь!

Сидит гость на краешке стула, смотрит на портрет генерала Скобелева, оглядывает безделушки перед зеркалом на комоде, и сам себя режет не ножом, а похуже ножа.

«Тридцать лет был на заводе — это раз… Сын коммунист приезжает — два…»

Пробует Мартын Петрович оправдаться так и этак. Вспоминает доброту сына: авось не обидятся Дема. И все люди знают, небось: прут под вешним солнцем земляные соки, добреют бабы на солнце. Нет, не виновен Мартын и каяться не в чем ему?

Правым ухом слушает куродоевский исполкомщик Домну Никаноровну, а слева опять кто-то возьми да шепни: