Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 1

— Знаешь что? Сын твой хлопочет нащет лесопилки. Артель затевает какую-то. Придется с арендателем договор нарушить.

Опять нелегче! Недаром так злится Яков Григорьевич. Взял Дему к себе на лесопилку ради издевательства: накось, мол, смотрите, каков сын исполкомщика! А дело повернулось иначе. И Домка вот-вот узнает об этом. Что тогда? Хорошо, что на-днях можно выйти из совета — руки будут развязаны.

Так еще несколько дней прошло — тяжелых, предгрозовых…

* * *

Полдень.

На дворе, за тесовым забором тишина. Чуть пофыркивает маленький черный, как жук, двигатель. Бродят куры, раскапывая мусор и опилки. Ярко желтеет на солнце свеже напиленная палуба. От нее несет пряным хорошим запахом сосны.

Четверо рабочих готовятся итти обедать. Все это — коренастые мужицкого вида работяги. В лесу родились, в лесу и выросли. С ним сжились, и лесной край им все: мать, хлеб и могила. Силу мозолистых рук отдавали для наживы промышленников и заводчиков. Не знали, как поступить иначе.

А рядом с ними — Дема. Он всегда с открытой головой, с открытым воротом засмоленной гимнастерки. Вот уже неделя, какой хлопочет об артели. Пильщики говорят:

— Что ж, артель — дело хорошее. Маловато нас. Товарищей надо кликнуть.

И кликнули. Разослали весточки повсюду. Ждали их приезда со дня на день. Про Дему говорили:

— Любит поваландаться с нашим братом. Чудной парень!

Вот и теперь. Вместе с ними Дема шинель в накидку и приготовился на обед. А в это время с заднего крыльца хозяйского дома торопливо вышел Мартын Петрович и негромко позвал:

— Дема… Дема….

И когда подошел отец совсем близко, спросил его Дема:

— Что, батька?

— Поговорить надо, — и тревога замечалась в голосе Мартына и в его торопливых движеньях. Оба присели рядом.

— Что с Ольгой?

— В больнице.

— Опасно?

— Не знаю, Не хожу к ней. Некогда.

— Да… Вон оно што, соответственно. Некогда…

И, взглянув прямо в глаза сыну, решительно сказал Мартын Петрович:

— Уезжай отсюда поскорей!

— Это позвольте мне знать…

— Слушай, Дема… Я не могу больше… Или я, или ты!..

— Врешь, батька. Или они, или мы! Сознавайся!

— Дема!

— Сознавайся. Готов раскаяться? А? Вижу тебя насквозь, батька.

— Чего ты? Я только сказал тебе. Ради твоей пользы, соответственно. Напрасно, мол, лбом о стену бьешься.

— А если не напрасно? Сегодня нас пятеро. Завтра будет больше.

— Ну, так что же?

— Батька, давно ты перестал верить вот в это?

Дема вскинул рукой, и на ней увидел Мартын мозоли и прилипшую смолу.

— Не выдержишь, Дема. Поверь отцовскому слову! Впятером чего добьешься? Да и какие это твои пролетарии, соответственно? С ними, Дема, каши не сваришь. А ты вот что, Дема, учиться поезжай. Инженером будешь, соответственно. Тогда какой заво-о-од построишь!

Дема помолчал и ответил:;

— Уеду. Вот только артель поставлю. Еще недельку дай сроку.

Переглянулись оба. Видит Дема — искренно говорит батька. Посмотрел тот — поддался Дема. А самому нелегче. Знает Мартын, что впереди предстоит до-дна испить чашу житейской горечи. Не лучше ли сейчас разрубить узел? А Дема опять виновато оправдывался в чем-то:

— Ладно, батька. Первый раз отступаю. Легче было на фронте воевать, чем вот здесь, в болоте.

— Вот то-то и оно… Не всю-то жизнь по гладкой дорожке итти. Встретишь и овраги, и ухабы. И мало ли тут нашего брата увязло!

— А все-таки, батька, все-таки…

Дема не договорил. Вертевшаяся в голове мысль не поддавалась. В этот момент с заднего крыльца послышался громкий раздраженный голос хозяйки:

— Чего уселся? Как путный тоже, разговор завел с разбойником!

Сзади Домны, заложив руки в карман, злорадно усмехаясь, стоял Яков Григорьевич. А сама Домна еще громче:

— Таких мерзавцев в шею надо гнать со двора. А он, на-кось, тары-бары развел. У-у, ирод этакий!

Мартын встал, поднял руку:

— Домна…

— Молчи уж, не разевай кадык!

— Домна, замолчи!..

— Кто? Я — замолчи? В своем доме молчать? Довольно уж, намолчалась.

— Домна, с цепи, что ль, сорвалась?

— У, бесстыдник! Что я по-твоему — пес какой-нибудь? Спасибо, женишок, спасибо! Отблагодарил ты меня за хлеб, за соль, за, мою любовь…

— В чем дело? Домна?

— Ишь, дитем притворился! Ничего не понимает. Вон, этот выродок твой, дочиста ограбить нас хочет, последнюю рубашку снять!

Шаг за шагом, Мартын Петрович подвигался ближе к крыльцу. Он занес было ногу на нижнюю ступень, да так и остался.

— Вон отсюда! Убирайся! Убирайся! Знать тебя не хочу!

Домна повернулась и захлопнула за собой дверь. На крыльце остался один Яков Григорьевич. Он стоял в той же злорадно-торжествующей позе.

— Почтенному исполкомщику! — Яков Григорьевич снял шляпу. — Каково? Вот так баба! Хи-хи-хи! Положеньице! Ась?

Подошел Дема и взял отца под руку.

— Пойдем, батька.

— Нельзя же так… Ах она… сволочь…

На крыльце не унимался Яков Григорьевич. Он с хихиканьем приседал, качался, подбоченивался.

— Величайший скандал! Необыкновенное происшествие, хи-хи-хи! Грядите, честная публика, на сие великолепное зрелище!

— Замолчи, болван! — крикнул ему Дема.

— А, новый хозяин. Мое почтение! Хи-хи-хи! Утешаете папашу?

— Дурак.

— Еще бы! Это вот вы, умные люди… Куда нам до таких, умников!

Мартын Петрович рванулся из рук Демы: