Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 8

Широкая долина Свислочи замкнута с боков холмами, на которых покажется то крест часовни, то серые крыши бывшей помещичьей усадьбы, а теперь совхоза, то двухъярусный отвес спускающегося к реке леса. Большие деревья поставлены редко: это остатки старинных боров. Их красные стволы гладки, и только наверху — японская метелка кроны. Но промежутки между крупными стволами все заполнены густой чащей мелкого кустарника — хвойного и лиственного подлеска, зарослей орешника и лесной малины. И хотя Свислочь, приток Березины, — последний побег днепровской системы, все же холмистый, пересеченный ландшафт носит уже характер неманский, почти литовский. Такова, впрочем, и вся северо-западная Белоруссия, в противоположность южной, — низменной, мягкой, полесской.

Здесь нельзя пройти и полукилометра, чтобы не натолкнуться на поселение. Частые и мелкие деревни, иногда всего из десятка изб, широко и неровно растянуты и порой почти смыкаются друг с другом своими концами. Дома рассчитаны не только на постоянных обитателей, но и на сдачу летом в наем. Параллельно реке, на северо-запад, чуть ли не до самой границы (она здесь недалеко) тянется исконный дачный пояс Шапировок, Кальваришек, Дроздов, Малиновок, Заценов. Любопытно наблюдать, как он постепенно превращается в пояс домов отдыха.

Сегодня — солнце после нескольких дней дождя. Теплом и светом спешит воспользоваться прежде всего комсомольский дом отдыха в Дроздах. Он разместился в нескольких добротных дачных постройках городского типа. Остальная территория деревни — колхоз, и это смешение дома отдыха и колхоза, которые пространственно проникают друг в друга, кажется немного странным, особенно теперь, когда уже началась летняя страда. Впрочем, отдыхающие комсомольцы помогают, как могут, да и работа, из-за дурной погоды, производится урывками и вяло.

До реки недалеко: только перебежать низменный и сырой луг. Открытый берег, зеленый от травы и вначале кочковатый, разделен на два пляжа: мужской и женский. Тот, что поближе к дороге, предоставлен мужчинам, как менее стыдливому полу. «Пляж» надо понимать метафорически: песка нет, травянистый бережок круто обрывается к воде. После завтрака весь берег заполнен голыми людьми. Они лежат, подставив спину солнцу, а голову положив на руки, бегают в запуски, примериваются спрыгнуть с обрыва. Они рассекают серебряную и ослепительную чешую реки, отливающую синим на сгибах, плавают на боку и на спине, показывая какие-то особые приемы, известные будто бы им одним, кувыркаются, горланят. Нестерпимый, расплавленный, жидкий блеск речной ряби переливается между ними. Все веселые бесы молодого тела, попавшего в траву и под солнце, открытого четырем стихиям: земли, воздуха, воды и огня, — огня, падающего с синего неба широким и полнозвучным светом, — вырываются на волю. Это утро — первое утро с тех пор, как начался мир. И река, и травы, и голубые овсы, и сосны леса торжественно подтверждают и клянутся, что никогда не было такого света и такой радости.

У девушек скромнее и тише, да и не так слышно: далеко. Иногда какой-нибудь парень в трусах помчится гонцом или по личной инициативе к их пляжу, остановится на несколько шагов и что-то такое крикнет, — не то о прогулке, не то о волейболе, а там засмеются и ответят разом и вперебой, и замашут руками. Их платья долго пестреют на лугу, пока колокол не позовет к обеду.

Дачники в оппозиции к дому отдыха. Они завидуют тамошним меню, жирным борщам, мясу, которое достается без труда и очереди, яйцам, которые привозят ящиками, но особенно мороженому. Они кажутся себе обойденными. Они грустно сравнивают своих вялых Борь с этой горланящей и загорелой молодежью. Разгадка, которую так легко вычитать на лугу, у пляжа, никак не приходит им в голову. Им остается лишь осуждать «буянов» за шум, бесцеремонность и легкомысленное поведение.