Читаем Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 8 полностью

Вера Михайловна приходилась родной сестрой нашему товарищу Абраменко. Бывалая женщина. Она успела отбыть срок административной ссылки где-то очень далеко, в верховьях Камы, и вернулась сюда совсем больной. Не знаю точно, сколько лет ей было тогда — сорок или вроде того. Для Абраменко — человека молодого и совершенно одинокого — Вера Михайловна была чем-то вроде второй матери, а наш кружок в глаза и за глаза называл ее своим шефом. В свободное время мы любили собираться у постели больной, устраивали консилиумы, тут же жарко спорили о ходе болезни, а отспорившись, садились за «подкидного дурака». Вера Михайловна безропотно позволяла выстукивать себя, но к нашим заключениям едва ли относилась серьезно. Тоном совершенно постороннего человека она мирила спорщиков: «Стоит ли волноваться, товарищи? Помру — вас не спрошу». Зингенталь — человек нетерпимый и мало тактичный — отвечал в таких случаях: «Речь вовсе не о вас, Вера Михайловна. Дело это принципиальное, академический спор. Понимаете?» Она не обижалась. «Тогда дайте закурить». Абраменко бледнел и волновался: «Вера, прошу тебя!..» Но она подмигивала брату и папироску все-таки брала. «Ведь всего третья сегодня». Вера Михайловна рассказывала о своей прошлой работе много и охотно. Васе особенно нравилось, что рассказы эти носили характер деловых сообщений. Расскажет о новом экономном способе варки гектографов, научит, как обновить исписанную восковку, и все — обстоятельно, с точными рецептами. Было чему поучиться. Когда Вася при мне поблагодарил Веру Михайловну, она усмехнулась криво, по-мужски: «А как же! Сдаю дела…»

Ланцет все переходил из рук в руки.

— Тебе не надоело? Бросим, — предложил Вася.

Бросим.

— Как по-твоему, есть надежда, встанет она?

Вася закинул здоровую ногу на культяпку. Он внимательно рассматривал свой одинокий башмак.

— Трудный вопрос… Ведь у нее каверны величиной с кулак.

— Ну, это ты хватил — с кулак! С кулачок трехлетнего ребенка, даже двухлетнего.

Вася сердится, считая, вероятно, меня тенденциозным придирой.

— Я вот смотрю — она хоть и в шутку, но часто говорит о смерти. Безнадежные туберкулезники, наоборот, о смерти и не помышляют.

Этот аргумент и мне показался убедительным. Я не стал спорить с Васей.

— Согласен? Правда? — продолжал он. — Ее только кормить теперь надо как следует — маслом, медом… Я вот собрал шесть с полтиной среди второкурсников, Зингенталь три рубля обещал… Зингенталь, вы деньги приготовили?

Наш староста глянул на Козлова исподлобья.

— Ведь я же обещал… Давайте приступим к занятиям. Труп ждет.

В два прыжка Вася был у стола. Мертвец лежал на спине, и гладко выбритая его голова была поднята высоко подставкой. Местами на голове видны были порезы, но кровь из них не шла.

Зингенталь стоял рядом, с сантиметром в руках. Он успел обмерить окружность головы мертвеца по экваториальной линии и теперь записывал результаты на бумажке. Так портной или, лучше, шапочник снимает мерку со своего клиента. Я смочил губкой серую кожу и стал чертить химическим карандашом на голове мертвеца, расставляя буквы латинского алфавита. Один раз ошибся: написал букву не там, где следовало. Пришлось это место выскабливать ланцетом.

Мы уже готовились наложить крониометр (Вася держал его в руках), но в эту минуту дверь распахнулась. В комнату ворвался последний из нашей компании — Венский. Этот человек, всегда степенный и аккуратный, даже слишком аккуратный (за что мы и прозвали его «Венский шик»), сегодня был на себя не похож. Только событие исключительной важности могло послужить тому причиной. Зингенталь, впрочем, не находил этого.

— Вы опоздали, Венский, — выговаривал он, — а сейчас позволяете себе шуметь…

Венский дышал тяжело и только махнул рукой: мол, отвяжитесь. Халат, высоко подоткнутый за пояс, чтобы не выглядывал из-под пальто, Венский забыл привести в порядок и теперь был похож на бабу с задранным подолом. Блестящее пенснэ свалилось и повисло на золотой цепочке, а галстук выбился на подбородок. В руках он держал не то листовку, не то газету, набранную большими буквами.

Мы с Васей в один голос закричали на Зингенталя:

— Молчать!

Закричали и, повернувшись к Венскому, вцепились в него глазами. Бедняга чувствовал, что промедление смерти подобно, и, собравшись с силами, глотая воздух сказал:

— Ранен Столыпин!

Вася схватил газету. Уголок ее остался в руках у Венского.

— Зачем же рвать печатное слово? — не удержался все-таки Зингенталь. Но сказал он это тихо и без всякого воодушевления.

Каждый из нас читал газету про себя. Двадцать лет прошло, а я до сих пор почти дословно помню правительственное сообщение.

Первым дочитал Козлов. Он бросил листок и запрыгал на одной ноге:

— Крышка, крышка, крышка! Венский, дай я тебя расцелую!

Все еще полуживой, Венский подставил щеку без сопротивления, и Вася поцеловал его звонко. Зингенталь остался над газетой. Глаза сначала быстро бегали по строчкам, потом все медленней, он как будто взвешивал каждое слово на ладони и с опаской пропускал мимо себя фразы. Наконец вздохнул тяжело, даже горько.

— Ой, не крышка!

Перейти на страницу:

Все книги серии Перевал

Похожие книги