Роза и тис

– Ну что вы! Миссис Норрис – такая умница… – Она не смогла удержаться от обычной порции яда: – По мне, она слишком уж умная. Иногда у меня складывается впечатление, будто она всех нас презирает. Вам не кажется, что интеллектуалки всегда слишком заняты собой? Разумеется, в полном смысле слова эгоисткой миссис Норрис не назовешь, но… – Она снова вспомнила о Милли Берт. – Я рада, что у нее появилось хоть какое-то занятие. Видите ли, боюсь, ее семейная жизнь не слишком удалась.

– Прискорбно слышать.

– Ее муж постепенно опускается. До закрытия торчит в «Гербе» и выползает оттуда чуть ли не на четвереньках. Удивляюсь, как его еще обслуживают. Подозреваю, что он плохо обращается с бедняжкой, – соседи поговаривают, он ее бьет… Милли боится его до смерти.

Кончик носа у нее задрожал, как у лисицы в предвкушении лакомого кусочка.

– Почему она не уйдет от него? – спросил я.

– Ну что вы такое говорите, капитан Норрис! – изумленно воскликнула моя собеседница. – Куда ей идти? Родни у нее нет. Иногда я думала: хоть бы ей повстречался какой-нибудь сочувствующий ей молодой человек… видите ли, не думаю, что она – женщина с твердыми принципами. И она довольно привлекательна.

– Вам она, наверное, не слишком нравится?

– Да нет, почему… Просто я ее почти не знаю. Ветеринар – он ведь, знаете, не совсем то же, что врач.

Очертив таким образом четкие социальные границы, она заботливо поинтересовалась, не может ли она чем-нибудь мне помочь.

– Спасибо большое. Мне вроде бы ничего не нужно.

Я выглянул в окно. Она проследила за моим взглядом.

– О! – воскликнула она. – Изабелла Чартерис!

Мы вместе наблюдали, как Изабелла подходит к дому, входит в калитку, поднимается по ступеням.

– Славная девочка, – заметила миссис Карслейк. – Хотя больно уж тихая. В тихом омуте, знаете ли… Такие тихони часто на поверку оказываются двуличными, хитрыми и коварными.

То, что она назвала Изабеллу хитрой, двуличной и коварной, так меня возмутило, что до самого ухода миссис Карслейк я не раскрыл рта. Хитрая – какое ужасное слово! Особенно применительно к Изабелле. Наиболее очевидным, ярким ее качеством была честность – бесстрашная и почти трудоемкая честность… Но постойте-ка… Вдруг я вспомнил, как спокойно, без спешки и суеты, она набросила шарф на мои таблетки. Как ловко притворилась, что мы разговариваем. И все так просто, естественно, словно она проделывала такие трюки всю жизнь! Может, это и есть то, что миссис Карслейк называет хитростью?

Я решил позже спросить Терезу, что она думает об этом. Тереза была не из тех, кто охотно делится своими взглядами и мыслями, – разве что попросить ее специально.

По виду Изабеллы, когда она вошла, я понял, что она чем-то взволнована. Не знаю, заметил бы ее волнение кто-нибудь еще, но я понял сразу. Я научился видеть и понимать ее душевное состояние.

Она приступила к делу сразу, не тратя времени на приветствия.

– Знаете, – выпалила она, – Руперт приезжает! Может быть здесь с минуты на минуту. Он, конечно, летит домой…

Она села и улыбнулась, сложив руки на коленях. Позади нее на фоне неба высился тис. Она сидела с каким-то блаженно-спокойным выражением на лице. Внезапно я почувствовал, что ее вид что-то мне напоминает… Что-то виденное или слышанное совсем недавно…

– Вы очень ждете его приезда? – спросил я.

– Да, очень… Знаете, – добавила она, – я так долго его жду!

Она немного напоминает… кого? Может быть, одну из героинь Теннисона?

– Вы соскучились по Руперту?

– Да.

– Вы… так его любите?

– Думаю, я люблю его больше, чем кого-либо другого… – Помолчав, она повторила с совершенно иной интонацией: – Да… люблю.

– Вы не очень уверены?

Внезапно она смерила меня страдальческим взглядом:

– Разве можно быть в чем-то до конца уверенной?

Она не говорила о своих чувствах. Она просто задавала вопрос. Она спрашивала меня потому, что я, возможно, знал ответ на ее вопрос. Ей было невдомек, как ранят меня ее слова.

– Да, – с горечью подтвердил я, – до конца ни в чем уверенным быть нельзя.

Она приняла мой ответ и, опустив глаза, посмотрела на свои руки, спокойно лежащие на коленях.

– Понятно, – сказала она. – Понятно…

– Сколько лет вы его не видели?

– Восемь.

– Вы, Изабелла, романтическое создание!

Она не поняла:

– Почему? Потому, что я верю в то, что Руперт вернется и мы поженимся? Какая же здесь романтика? Нам так предначертано судьбой – мне и ему… – Ее тонкие пальцы водили по узору на платье. – Нам суждено соединиться. Наверное, я никогда не покину Сент-Лу. Здесь я родилась и прожила всю жизнь. Я хочу и дальше жить здесь. Наверное… здесь я и умру. – Произнеся последние слова, она слегка вздрогнула, и в тот же момент на солнце набежало облако.

Я снова мысленно удивился, до чего она боится смерти.

– Изабелла, по-моему, вы умрете очень и очень не скоро, – попытался я ее утешить. – Вы вполне крепкая и здоровая девушка.

В ответ она энергично кивнула:

– Да, я крепкая. Я никогда не болею. По-моему, я способна прожить до девяноста лет или даже до ста. Доживают же некоторые!