Рождение нации

– Что говоришь князь, веру?– старуха явно не ожидала такого вопроса, несколько смешалась, но вскоре преодолела и эту «заминку».– Вера у них, если хорошенько посмотреть очень похожая на нашу. Во что верят мещеряки или мокшане? В лес, чтобы зверя, мед да деревья давал, в воду, чтобы от жажды спасала, в болото, чтобы железо оттуда брать, в небо с солнышком, чтобы свет давали, да теплом обогревали, в землю, чтобы хлеб да лен родила. А у кривичей князь с дружиной да ближними людьми в Перуна верит, громовержца, то же самое что и небо. Смерды те в Велеса верят, который урожай хороший дает, да у скотины приплод, как здесь лес или земля. Да и вера у кривичей не сказать, чтобы очень уж сильная была, кто верит, а кто и нет. Волхвы, что в белых рубахах ходят да Перуна с Велесом славят, те вроде сильно верят. Да я замечала, что не все, иные придуриваются, есть и такие, кто к тому делу приладился, чтобы черную работу не делать, потому как тяжело и ратным делом не заниматься, потому как страшно. Но никто никого не неволит, хочешь верь, а не хочешь не верь. Жертвы Перуну и Велесу приносят, животину забивают, но не все. А разве у тебя тут не так же… А есть места где не так. Я вот слышала, купцы проезжие говорили, в городище Царьграде там в одного бога верят и так сильна там эта вера, кто и не хочет, силком заставляют. А у кривичей нет, у них вера легкая, вольная. Так что я там и от старой своей веры стала свободной, и к новой меня никто не понуждал, и как видишь, живу себе. И Войма, госпожа моя тоже такая. Хотя по правде у них и вера веселее, чем мещерская и мокшанская, вот есть у них такой праздник летом День Ивана Купала. Как же этот праздник бабы любят, особенно молодые да незамужние. В ночь на этот день они обязательно голышами купаются, и венки из цветов по воде пускают.

– И ты что тоже купалась,– удивленно усмехнулся Кову.

– Была бы молодой, купалась бы. Войма пока еще женой не стала, тоже ох как хотела в ночь на речку пойти. Так я всякий раз удерживала. Где ж это видано, чтобы княжна вместе со смердками да прислужницами по ночам голая бегала. Там же и мужики есть, которые в эту ночь не спят, а ходят подсматривать. Узнали б ее, потом сраму не оберешься. Ну уж, а как за княжича замуж пошла, да дети пошли, так уж не до девичьих забав стало,– старуха уставилась в пустую чашу стоявшую перед ней, как бы давая понять князю, что ее пора наполнить.

– Ладно, про веселье да забавы у кривичей ты много порассказала,– делал вид, что не замечает желания Кикуры Кову.– Ты лучше расскажи, как моя Войма с княжичем живет. То, что в первые годы он ее любил да холил – в это я верю. Ну, а сейчас, они ж уже поди все десять лет вместе живут?

– Как любил, так и любит. И она его тоже. Он же тогда спас ее, когда этот убивец ее в лес тащил. Это ж княжич его своим мечом насквозь, аж со спины вышло…

– Да я все это знаю,– недовольно перебил старуху Кову.– Ты расскажи, как они сейчас-то живут, и о внуках расскажи, а то ты все больше про то, как у них сытно да весело, а у нас голодно да скучно. Скучно… может быть, а вот насчет голода, мы уж и забыли когда он у нас в последний год и был.

– Да что ты князь, не гневайся,– несколько испугалась старуха.– А про Войму я все расскажу тебе и про внуков. Как же это я запамятовала. Внуки… все хороши, все как на подбор. Старшему, значит, девять лет, серъезный такой, хоть волосом черен в отца, а Светом назвали, все к оружию тянется, в походы ходить хочет. Внучку Любавой назвали, восемь лет ей, такая беленькая вся и телом и волосом, по всему дому целыми днями бегает, да прячется. Прошлый год в малиннике спряталась, долго найти не могли, пока сама не объявилась. Все переполошились, Войма так напугалась, а та только смеется. Ну, а младшего Кулавселом назвали, ему четвертый год пошел, тоже озорник растет и командовать уж очень любит, сразу видно княжья кровь…

Кикура замолчала словно забыв о чем говорила… Потом тряхнув головой продолжила.