– То, что меня они, наконец, уважили и за родственника признали… это конечно хорошо. Но кажется мне, не только из-за этого решили кривичи такое посольство прислать, да еще во главе с самим князем. Скажи-ка мне Кикура, что же все-таки хотят Всеслав со своим сыном от меня и моего народа? Сдается мне, что дочери моей им не достаточно, что-то еще понадобилось.
Кикура, чьи глаза «горели» когда она рассказывала о всех перепетиях жизни у кривичей еще более «запылавшие», когда она осушила третью чашу медовухи… Последний вопрос словно ведро воды на костер затушило «горение» ее глаз. Старуха осознавала себя важной персоной при дворе Всеслава. С тех пор как Воймега стала полноправной женой княжича, она не раз сопровождала свою госпожу в поездках в гости к другим кривичским князьям, принимала участие и в княжеских пирах, прислуживая ей. Она и после третий чаши сохранила ясную голову и понимала значение вопроса Кову.
– А это ты князь сам спроси у Всеслава, или дочери своей. А я что, я их рабыня сейчас, а не твоя, – сделала явную попытку уйти от ответа Кикура.
– Врешь, я твой князь, к кривичам ты в полон попала, хоть сейчас и хорошо у них живешь, но по закону я твой первый князь, потому что ты вместе с приданным жены моей Мокшаны мне досталась. Вспомни, что ты мокшанка, а мещеряки и мокшане братья и сестры, внуки прадедов наших прадедов. Разве не так?… Ты жене моей служила, дочери моей служишь, так и мне послужи,– голосом, взглядом Кову буквально «давил» Кикуру.
И старуха словно ощущала это давление. Она сидела сжавшись и беззвучно шевелила губами. Кову замолчал, но продолжал «давить» взглядом и… ждал. Прошло некоторое время в абсолютной тишине, только слегка потрескивали поленья в очаге. Наконец Кикура заговорила:
– Если бы кривичи хотели зла мещерякам, Всеслав не с посольством пришел, и дочь твою с собой не повез. Он хочет с тобой договориться. Это Войма сначала мужа, а потом и старого князя уговорила. Она, дочь твоя, о тебе и народе твоем печется, в ней же твоя мещерская кровь. Опасность на вас, воймежным мещеряков, как туча движется, и год от году все ближе и страшней. Вы ж тут не знаете ничего в лесу сидючи, а к нам все новости скорее доходят. Вятичи уж давно на тебя зуб точат. Им поочных мещеряков уж мало, они их совсем разорили, до тебя вот-вот доберутся. И тебе князь с вятичами никак не сладить, их много и они не знают жалости. Поверь, и дочь твоя, и Всеслав с сыном тебе помочь хотят,– Кикура проговорила последние слова понизив голос и опасливо огляделась, словно их кто-то мог подслушать.
– Давай о дочери моей пока не будем говорить. Я не верю, что Всеслав так уж хочет мне помочь и кто-то на это мог его уговорить. Но если и так, как именно они нам хотят помочь?– в словах Кову сквозило недоверие.– А вятичи… им сюда никак не добраться. Мещеряки, что каждый год к нам с Оки прибегают, в один голос говорят, они в леса далеко ходить боятся. Селища пограбят и тут-же восвояси возвращаются. Туда они по реке доплывают, а сюда водного пути им нет, через леса и болота они не доберутся.
– Доберутся князь. Твое племя последнее изо всех мещеряков, которое ими не разорено. А дорогу они найдут, как тогда нашелся упырь, который кривичей привел и сейчас найдутся. Те же поочные мещеряки из страха или зависти дорогу покажут. Их же разоряют, им и обидно, что твой народ множится и богатеет, а их голодает и мрет,– Кикура по-прежнему мыслила ясно, но вот язык понемногу у нее начал заплетаться.
– Все одно не верю. Зачем кривичам нас жалеть, только из-за того, что жена их княжича мещерячка? Зачем им эта забота? Они же с вятичами как мы с муромой или мокшей – родня, а для нас стараться им не с руки,– Кову встал, подбросил поленьев в очаг и вновь сел, глядя на Кикуру в упор.
– Ты вот говоришь, князь, что дочь твоя мещерячка, а как будто разумом про то забыл совсем. Ты не подумал почему все эти пятнадцать лет после того набега кривичи ни разу на тебя не напали, хоть и знали как дойти до твоего селища? Догадываешься почему?… Из-за дочери твоей. А сейчас дочь твоя в доме князя как княгиня и ее слова там много значат. Иной раз и с моих слов она и Вячеку и старому князю советы дает. Поверь князь, что и я, и Войма добра хотим тебе и народу твоему, и все что ты хитростью кривичской считаешь мы с ней придумали. А разве мы с ней хотим зло мещерякам сделать и тебе?– Кикура замолчала, повернув голову к огню, ибо подброшенные недавно поленья занялись и начали весело потрескивать и огонь вздымался языками пламени.
– Так так…– задумчиво признес Кову. – Вижу, что ты все знаешь, а говоришь все одно не все,– в очередной раз выразил не полное доверие словам старухи Кову, и, желая вызвать ее на большую откровенность, еще подлил меду.
Кикуру явно обидели последние слова князя, она не стала пить и даже отставила чашу. Но после паузы переборола это чувство обиды: