Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников)

Въ томъ, что это была его собственная комната не могло быть ни малйшаго сомннія, но съ ней произошла изумительная перемна. Стны и потолокъ были задрапированы живой зеленью, производя впечатлніе настоящей рощи; на каждой втви ярко горли блестящія ягоды. Кудрявыя листья остролиста, омелы, плюща отражали въ себ свтъ, точно маленькія зеркала, разсянныя повсюду. Въ труб камина взвивалось огромное свистящее пламя, какого эти прокопченные камни никогда не знали при Скрудж и Марли за много, много минувшихъ зимъ. На полу, образуя тронъ, громоздились индюшки, гуси, дичь, свинина, крупныя части тушъ, поросята, длинныя гирлянды сосисекъ, пуддинги, боченки устрицъ, до-красна раскаленные каштаны, румяныя яблоки, сочные апельсины, сладкія до приторности груши, крещенскіе сладкіе пироги, кубки съ горячимъ пуншемъ, наполнявшимъ комнату тусклымъ сладкимъ паромъ. На трон свободно и непринужденно сидлъ пріятный, веселый великанъ. Онъ держалъ въ рук пылающій факелъ, похожій на рогъ изобилія и высоко поднялъ его, такъ чтобы свтъ падалъ на Скруджа, когда тотъ подошелъ къ двери и заглянулъ въ комнату.

— Войди! — произнесъ духъ. — Познакомимся по. ближе.

Скруджъ робко вошелъ и опустилъ голову передъ духомъ. Онъ не былъ тмъ, угрюмымъ и раздражительнымъ Скруджемъ, какимъ бывалъ обыкновенно. И хотя глаза духа были ясны и добры, онъ не хотлъ встрчаться съ ними.

— Я духъ ныншняго Рождества, — сказалъ призракъ. — Приглядись ко мн.

Скруджъ почтительно взглянулъ на него. Онь былъ одть въ простую длинную темно-зеленую мантію, опушенную блымъ мхомъ. Мантія висла на немъ такъ свободно, что не вполн закрывала его широкой обнаженной груди, словно пренебрегавшей какимъ бы то ни было покровомъ. Подъ широкими складками мантіи ноги его были также голы. На голов былъ внокъ изъ остролиста, усянный сверкающими ледяными сосульками. Его темные распущенные волосы были длинны. Отъ его широко раскрытыхъ, искрящихся глазъ, щедрой руки, радостнаго лица и голоса, отъ его свободныхъ, непринужденныхъ движеній вяло добродушіемъ и веселостью. На его пояс висли старинныя ножны, изъденныя ржавчиной и пустыя.

— Ты никогда не видалъ подобнаго мн? — воскликнулъ духъ.

— Никогда, — отвчалъ Скруджъ.

— Разв ты никогда не входилъ въ общеніе съ младшими братьями моей семьи, рожденными въ послдніе годы, и изъ которыхъ я самый младшій? — продолжалъ духъ.

— Кажется, нтъ, — сказалъ Скруджъ. — Много ли у тебя братьевъ, духъ?

— Боле тысячи восьмисотъ, — сказалъ духъ.

— Вотъ такъ семья! — проворчалъ Скруджъ. — Попробуй-ка ее прокормить!

Духъ ныншняго Рождества всталъ.

— Духъ, — сказалъ покорно Скруджъ, — веди меня, куда хочешь. По вол духа, я пространствовалъ всю прошлую ночь и признаюсь, полученный мною урокъ не пропалъ даромъ. Позволь же мн и въ эту ночь воспользоваться твоими поученіями.

— Прикоснись къ моей одежд.

Скруджъ исполнилъ приказаніе духа, крпко ухватившись за его мантію.

Остролистъ, омела, красныя ягоды, плющъ, индюшки, гуси, дичь, свинина, мясо, поросята, сосиски, устрицы, пуддингъ, плоды, пуншъ — все мгновенно исчезло. Скрылась и комната, огонь, потокъ красноватаго свта, исчезла ночь, и они очутились въ рождественское утро на улицахъ города, гд рабочіе съ рзкими, но пріятными звуками счищали съ тротуаровъ и крышъ домовъ снгъ, который, падая, внизъ на улицу, разсыпался снжной пылью, приводя въ восторгъ мальчишекъ.

Окна мрачныхъ стнъ домовъ казались еще мрачне отъ гладкой блой пелены снга на крышахъ, домовъ и грязнаго снга на земл, который тяжелыми колесами каретъ и ломовыхъ фуръ былъ изрытъ, точно плугомъ, — глубокія борозды перескались въ разныхъ направленіяхъ по сто разъ одна съ другой, особенно на перекресткахъ улицъ, гд он такъ перепутались въ желтой, густой, ледяной слякоти, что ихъ невозможно было отграничить.

Небо было пасмурно, и даже самый короткія улицы задыхались отъ темной влажно-ледяной мглы, насквозь пропитанной, сажей дымовыхъ трубъ, частицы которой вмст съ туманомъ спускались внизъ. Казалось, вс трубы Великобританіи составили заговоръ и дымили во-всю.

Несмотря на то, что ни въ погод, ни въ город ее было ничего веселаго, въ воздух вяло чмъ-то радостнымъ, чего не могли дать ни лтній воздухъ, ни самый яркій блескъ солнца.

Люди, счищавшіе снгъ съ крышъ, были радостны и веселы; они перекликались другъ съ другомъ изъ-за перилъ, перебрасывались снжками — перестрлка, боле невинная, чмъ шутки словесныя — и одинаково добродушно смялись, когда снжки попадали въ цль и когда пролетали мимо.