Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников)

Между тмъ какъ лавки съ битой птицей были еще не вполн открыты, фруктовыя уже сіяли во всемъ своемъ великолпіи. Разставленныя въ нихъ круглыя пузатыя корзины съ каштанами походили на жилеты веселыхъ пожилыхъ джентльменовъ, которые, вслдствіе своей чрезмрной полноты подвержены апоплексіи, и которые, развалившись у дверей, точно собираются выйти на улицу. Смуглый, красноватый испанскій лукъ, напоминающій своей толщиной испанскихъ монаховъ, съ лукаво-игривой улыбкой посматривалъ съ полокъ на проходившихъ двушекъ и съ напускной скромностью на висящія вверху омелы. Груши и яблоки были сложены въ цвтистыя пирамиды. Прихотію лавочниковъ кисти винограда были развшены весьма затйливо, весьма соблазнительно для прохожихъ. Груды коричневыхъ, обросшихъ мхомъ лсныхъ орховъ своимъ благоуханіемъ заставляли вспоминать былыя прогулки въ лсу, когда доставляло такое наслажденіе утопать ногами въ сухихъ листьяхъ. Пухлыя сушеныя яблоки изъ Норфолька, смуглымъ цвтомъ еще рзче оттнявшія желтизну апельсиновъ и лимоновъ, были сочны и мясисты и, казалось, такъ и просились, чтобы ихъ, въ бумажныхъ мшкахъ, разнесли по домамъ и съли посл обда. Даже золотыя и серебряныя рыбы, выставленныя въ чашк среди этихъ отборныхъ фруктовъ — тупыя существа съ холодной кровью, — кругобразно и беззаботно плавая въ своемъ маленькомъ мірк другъ за другомъ и открывая ротъ при дыханіи, казалось, знали, что творится нчто необычное.

А лавки колоніальныхъ товаровъ! Он еще заперты. Быть можетъ, снята только одна-другая ставня. Но чего, чего не увидишь тамъ, хотя бы мелькомъ заглянувъ въ окна!

Чашки всовъ съ веселымъ звукомъ спускались на прилавокъ, бечевки быстро разматывались съ катушки, жестянки съ громомъ передвигались, точно по мановенію фокусника, смшанный запахъ кофе и чаю такъ пріятно щекоталъ обоняніе. А какое множество чудеснаго изюма, какая близна миндаля, сколько длинныхъ и прямыхъ палочекъ корицы, обсахаренныхъ фруктовъ и другихъ пряностей! Вдь отъ одного этого самый равнодушный зритель почувствовалъ бы истому и тошноту! Винныя ягоды, сочны и мясисты, французскій кислый черносливъ скромно румянится въ разукрашенныхъ ящикахъ — все, все въ своемъ праздничномъ убранств пріобртало особый вкусъ!

Нo, этого мало. Надо было видть покупателей! Въ ожиданіи праздничныхъ удовольствій, они такъ суетились и спшили, что натыкались другъ на друга въ дверяхъ, (при чемъ ихъ ивовыя корзины трещали самымъ ужаснымъ образомъ), забывали покупки на прилавкахъ, прибгали за ними обратно и продлывали сотни подобныхъ оплошностей, не теряя однако прекраснаго расположенія духа.

Но скоро съ колоколенъ раздался благовстъ, призывавшій добрыхъ людей въ церкви и часовни, и толпа, разодтая въ лучшее платье, съ радостными лицами, двинулась по улицамъ. Тотчасъ же изъ многочисленныхъ улицъ, невдомыхъ переулковъ, появилось множество людей, несшихъ въ булочныя свой обдъ. Видъ этихъ бдняковъ, которые тоже собирались покутить, очень занималъ духа, и онъ, остановясь у входа булочной и снимая крышки съ блюдъ, когда приносившіе обды приближались жъ нему, окуривалъ ладаномъ своего факела ихъ обды. Это былъ удивительный факелъ: всякій разъ, когда прохожіе, натолкнувшись одинъ на другого, начинали ссориться, достаточно было, духу излить на нихъ нсколько капель воды изъ своего факела, чтобы тотчасъ же вс снова становились добродушными и сознавались, что стыдно ссориться въ день Рождества. И поистин они были правы.

Спустя нкоторое время, колокола смолкли, булочники закрыли лавки. Надъ каждой печкой остались слды, въ вид влажныхъ талыхъ пятенъ, глядя на которыя, было пріятно думать объ успшномъ приготовленіи обдовъ. Тротуары дымились, словно самыя камни варились.

— Разв да пріобртаетъ особый вкусъ отъ того, что ты брызгаешь на нее? — спросилъ Скруджъ.

— Да. Вкусъ, присущій только мн.

— Всякій ли обдъ сегодня можетъ пріобрсти такой вкусъ?

— Всякій, который даютъ радушно. Особенно же обды бдныхъ людей.

— Почему? — спросилъ Скруджъ.

— Потому что бдняки нуждаются въ обд боле, чмъ кто-либо другой.

— Духъ, — сказалъ Скруджъ, посл минутнаго раздумья. — Меня удивляетъ, почему изъ всхъ существъ безчисленныхъ міровъ, которые окружаютъ насъ, именно ты препятствуешь этимъ людямъ пользоваться иногда самыми невинными наслажденіями.

— Я? — воскликнулъ духъ.

— Ты даже не допускаешь, чтобы они обдали каждое воскресеніе, а вдь только въ этотъ день они, можно сказать, обдаютъ по-человчески, — сказалъ Скруджъ.

— Я? — воскликнулъ духъ.

— Да вдь ты же стараешься, чтобы по воскресеньямъ эти мста были закрыты, — сказалъ Скруджъ.,

— Я стараюсь? — воскликнулъ духъ.

— Если я не правъ, прости меня. По крайней мр, это длается отъ твоего имени или отъ имени твоей семьи, — сказалъ Скруджъ.

— Много людей на земл,- возразилъ духъ, — которые нашимъ именемъ совершаютъ дла, исполненныя страстей, гордости, недоброжелательства, зависти, ханжества и себялюбія. Но люди эти намъ чужды. Помни это и обвиняй ихъ, а не насъ.