Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников)

Усвшись на большомъ стул въ уютномъ утолк и поставивъ ноги на скамейку, племянница Скруджа совсмъ не играла въ жмурки. Позади нея стояли духъ и Скруджъ. Въ фанты же играла и она — и играла дйствительно искусно. Когда она играла въ игру «Какъ, когда и гд», она, къ великому удовольствію своего мужа, перещеголяла своихъ сестеръ, несмотря на то, что и он были очень находчивы въ этой игр,- это могъ подтвердить и самъ Топперъ. Скруджъ также принималъ участіе въ игр, ибо играли вс присутствующіе двадцать человкъ, молодые и старые. Играя, Скруджъ иногда совершенно забывалъ о томъ, что не слышно его голоса, и часто вслухъ давалъ врные совты. Порой ни одна иголка самаго лучшаго издлія не могла своей остротой превзойти Скруджа, хотя онъ и длалъ видъ, что мало догадливъ.

Духъ былъ очень доволенъ настроеніемъ Скруджа и такъ ласково смотрлъ на него, что тотъ, какъ мальчикъ, просилъ еще побыть здсь до тхъ поръ, пока гости не разойдутся. Однако духъ не согласился.

— Начинается новая игра, — сказалъ Скруджъ. — Еще полчаса, духъ.

Игра называлась «Да и нтъ». Вс должны были отгадать то, что задумывалъ племянникъ Скруджа.

На вопросъ онъ имлъ право отвчать только словами: «да» и «нтъ». На него полился цлый потокъ вопросовъ — и выяснялось, что задумалъ онъ животное, не совсмъ пріятное, дикое, которое иногда рычитъ и хрюкаетъ, иногда говоритъ, проживаетъ въ Лондон и расхаживаетъ по улицамъ, — животное, котораго не показываютъ, не держатъ въ звринц и не предназначаютъ на убой, которое — ни лошадь, ни оселъ, ни корова, ни быкъ, ни тигръ, ни собака, ни свинья, ни кошка, ни медвдь. При каждомъ новомъ вопрос, который предлагали загадавшему, онъ разражался звонкимъ смхомъ, точно его щекотали, и въ припадк такого смха соскакивалъ съ дивана и топалъ ногами.

— Угадала, знаю, Фредъ, что это, — воскликнула, наконецъ, полная двушка, сестра племянницы Скруджа, разразившись такимъ же смхомъ. — Знаю!

— Что? — воскликнулъ Фредъ.

— Вашъ дядя Скруджъ.

Она угадала. Вс были въ восторг, Нкоторые, впрочемъ, замтили, что на вопросъ: «Медвдь ли это?» надо было отвтить «Да», а отрицательный отвтъ повелъ къ тому, что отвлекъ мысли отъ Скруджа, хотя многіе и думали о немъ.

— Мы ужъ достаточно повеселились по его милости, — сказалъ Фредъ. — Въ благодарность за это удовольствіе выпьемъ за его здоровье. Вотъ стаканъ глинтвейна. Итакъ: «За здоровье дяди Скруджа!»

— Прекрасно! За здоровье дяди Скруджа! — воскликнули вс.

— Желаемъ ему радостно встртить праздникъ. Каковъ бы ни былъ старикъ Скрудхъ, мы желаемъ ему счастливаго Новаго года! — сказалъ племянникъ Скруджа.

Незамтно для самого себя дядя Скруджъ сдлался такъ веселъ, и на душ у него стадо такъ радостно, что онъ, если бы духъ не торопилъ его, съ удовольствіемъ отвтилъ бы тостомъ всмъ присутствующимъ, которые и не подозрвали, что онъ находится среди нихъ… Но все исчезло раньше, чмъ племянникъ Скруджа договорилъ послднія слова. Скруджъ и духъ снова уже были въ пути.

Чего, чего они ни видали въ своихъ долгихъ странствованіяхъ! Они постили множество домовъ, всюду принося счастье; останавливались у кроватей больныхъ — и духъ облегчалъ ихъ страданія, т же, которые были въ чужимъ странахъ, чувствовали себя, благодаря ему, какъ на родин. Въ людей борьбы духъ вселялъ надежды, бдные чувствовали себя въ его присутствіи богатыми. Въ богадльн, госпитал, тюрьм, въ притонахъ нищеты, — везд, гд только человкъ не закрывалъ дверей передъ духомъ, онъ разсыпалъ свои благословенія и поучалъ Скруджа.

Если только все это совершилось въ одну ночь, то ночь эта была очень длинна, — казалось, что она вмстила въ себя много рождественскихъ ночей. Странно было то, что въ то время, какъ Скруджъ оставался такимъ, какимъ былъ, духъ, видимо, старлъ. Замтивъ въ немъ эту перемну, Скруджъ однако ничего не сказалъ о ней до того момента, какъ они вышли изъ дома, гд была дтская вечеринка. Тутъ, оставшись наедин съ духомъ подъ открытымъ небомъ, онъ вдругъ замтилъ, что волосы духа стали сдыми.

— Разв жизнь духовъ такъ коротка? — спросилъ Скруджъ.

— Моя жизнь кончится сегодня ночью.

— Такъ для тебя эта ночь послдняя! — воскликнулъ Скруджъ.

— Да, конецъ мой нынче въ полночь. Часъ мой близокъ. Слушай.

Въ этотъ моментъ часы пробили три четверти двнадцатаго.

— Прости за нескромный вопросъ, — сказалъ Скруджъ, внимательно присматриваясь къ одежд духа. — Я вижу подъ твоей одеждой что-то странное, теб несвойственное. Нога, это или лапа?

— Какъ будто лапа, — печально отвтилъ духъ.

Изъ складокъ его одежды вышло двое дтей, несчастныхъ, забитыхъ, страшныхъ, безобразныхъ и жалкихъ. Возл ногъ духа они стали на колни, цпляясь за полы его плаща.

— О, человкъ! — воскликнулъ духъ. — Взгляни сюда!