Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель)

Однако вс эти размышленія настолько разстроили его, что онъ быстро соскочилъ съ кровати и ощупью добрался до окна. Раньше чмъ онъ могъ что либо разглядть, ему пришлось рукавомъ халата обтереть обмерзшія стекла, но и тогда онъ не много увидалъ. Онъ могъ лишь замтить, что туманъ по прежнему окутываетъ своею пеленою городъ, что было страшно холодно, и что не было слышно, чтобъ люди сновали во вс стороны, производя страшный шумъ, а это несомннно было бы, еслибъ ночь дйствительно прогнала день и завладла міромъ. Это сознаніе чрезвычайно утшило Скруджа. Дла идутъ днемъ, а не ночью, и что же было бы съ векселями Скруджа, еслибъ не было дня, а только ночь? Какой смыслъ имли бы тогда упоительныя слова: «Черезъ три дня повиненъ я уплатить г. Скруджу или кому онъ прикажетъ», и т. д.?

Скруджъ снова легъ на кровать и сталъ размышлять обо всемъ происшедшемъ съ нимъ. Но сколько разъ онъ ни передумывалъ все, сколько разъ ни возвращался все къ тому же самому, онъ ничего не понималъ. Чмъ больше онъ напрягалъ свой разумъ, тмъ больше мысли его путались. Духъ Марли необычайно волновалъ его. Всякій разъ посл зрлаго обсужденія, онъ ршалъ, что все происшедшее съ нимъ былъ сонъ, но разумъ его опять и опять, какъ спущенная пружина, возвращался все къ тому же, неразршимому вопросу, надъ которымъ онъ уже столько и безплодно размышлялъ.

— Однако же, былъ это сонъ или дйствительность? — еще и еще спрашивалъ себя Скруджъ.

Онъ оставался въ такомъ мучительномъ состояніи, пока его хронометръ не прозвонилъ еще три четверти; тогда онъ вдругъ вспомнилъ, что духъ Марли предупредилъ его, что въ моментъ когда часы пробьютъ часъ ночи, къ нему явится призракъ. Сообразивъ, что пока назначенное время не пройдетъ, ему такъ же будетъ невозможно заснуть, какъ проглотить луну, онъ ршилъ бодрствовать въ ожиданіи привиднія. Нельзя не признать его ршеніе вполн мудрымъ.

Эта четверть часа показалась ему столь безконечною, что онъ нсколько разъ думалъ, что задремалъ и пропустилъ бой часовъ. Наконецъ до его напряженнаго слуха донесся звонъ:

— Динь, донъ!

— Четверть, — считалъ Скруджъ.

— Динь, донъ!

— Половина! — сказалъ Скруджъ.

— Динь, донъ!

— Три четверти! — сказалъ Скруджъ.

— Динь, донъ!

— Часъ, часъ! И никого нтъ! — вскричалъ Скруджъ, торжествуя.

Онъ произнесъ эти слова раньше, чмъ хронометръ прозвонилъ, но въ то мгновеніе какъ раздался одинъ глубокій, зловщій, глухой, скорбный ударъ, по всей комнат разлился яркій свтъ и занавски на кровати Скруджа раздвинулись

Занавси его кровати, я говорю вамъ, были раздвинуты чьею то невидимою рукою, но не т, которыя ниспадали къ его ногамъ и не т, которыя находились за его головой, но именно т, къ которымъ было обернуто его лицо. Скруджъ быстро привсталъ и очутился лицомъ къ лицу съ сверхъестественнымъ постителемъ, находившимся такъ же близко отъ него, какъ я нахожусь близко къ вамъ, а замтьте, что я стою въ вид призрака, около вашего локтя.

Явившійся духъ былъ престраннаго вида. Онъ былъ какъ будто ребенокъ и въ то же время меньше походилъ на ребенка, чмъ на старика, видимаго сквозь какую-то странную завсу, уменьшавшую его до размровъ ребенка. Его разввающіеся и ниспадающіе на спину волосы были блы, какъ волосы старика, а между тмъ лицо его было безъ единой морщинки, было свжо и румяно, какъ лицо юноши. Руки были очень длинны и мускулисты, кисти рукъ также, казалось, обладали необычайной силой. Ноги и ступни удивительно красивой формы были обнажены, какъ и верхняя часть туловища. Его одежды сіяли снжной близной, а поясъ, обвивавшій его станъ, сверкалъ тысячью алмазовъ. Въ рукахъ онъ держалъ втку падуба и какъ поразительный контрастъ этой эмблем зимы, его одежды были убраны лтними цвтами… Но самое необычайное во всей его фигур былъ огненный фонтанъ, струившійся съ самой макушки его головы, благодаря которому и было ясно видно все окружающее. Въ минуты подавленнаго настроенія, онъ вмсто шляпы надвалъ себ на голову большой гасильникъ, который теперь онъ держалъ подъ мышкой.

Но въ глазахъ Скруджа, внимательне приглядвшагося къ духу, не гасильникъ былъ самымъ страннымъ изъ всхъ его атрибутовъ. Его поразилъ поясъ духа, сіявшій и блествшій, то въ одномъ мст, то въ другомъ. То, что сейчасъ ослпляло глаза, черезъ мгновеніе становилось темнымъ пятномъ и наоборотъ. Вся фигура привиднія также отражали на себ эти свтовые переливы, вслдствіе чего и представлялась въ самыхъ разнообразныхъ видахъ. То она казалась съ одной ногой, то съ одной рукой, то сразу съ двадцатью ногами, то съ одной головой безъ туловища. Скрывающіяся такимъ образомъ части тла не было возможности разглядть, благодаря мраку, поглощавшему ихъ. Потомъ какимъ то невроятнымъ чудомъ, призракъ вновь становился самимъ собою, ясно очерченнымъ и видимымъ.

— Ты тотъ духъ, о явленіи котораго мн было предсказано? — спросилъ Скруджъ.

— Да, — отвчалъ призракъ чрезвычайно нжнымъ и пріятнымъ голоскомъ и въ тоже время столь слабымъ, что Скруджу показалось, будто это «да» проговорили гд то далеко, а не у его кровати.

— Кто же ты такой? — продолжалъ допрашивать Скруджъ.

— Я духъ прошедшаго Рождества!