Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель)

Свернувъ съ большой дороги, они пошли по тропинк, хорошо извстной Скруджу и вскор подошли къ огромному, темнокрасному кирпичному зданію, надъ которымъ возвышался небольшой куполъ съ колоколомъ. Это когда то роскошное строеніе своимъ видомъ указывало на превратности судьбы! Прилегавшія къ нему обширныя службы были заброшены; стны дома отсырли и обросли мхомъ; стекла въ окнахъ были разбиты; двери пришли въ полную негодность. Куры и птухи разгуливали по пустымъ конюшнямъ, полы сараевъ и амбаровъ проросли травой. Внутренность дома также ничмъ не напоминала о своемъ прошломъ величіи. Достаточно было войти въ мрачную, грязную прихожую и черезъ открытыя настежь двери бросить взглядъ на цлый рядъ комнатъ, чтобы убдиться, какъ он одиноки, пусты, холодны! Воздухъ въ нихъ былъ пропитанъ чмъ то затхлымъ, нежилымъ. Все здсь дышало холодомъ, леденящимъ душу, и заставляло думать, что обитатели этого уголка, часто встаютъ засвтло и не очень сытно дятъ.

Черезъ прихожую духъ и Скруджъ подошли къ двери, находящейся въ задней части дома. Она сама распахнулась передъ ними и ихъ взорамъ представилась длинная, мрачная и голая комната, казавшаяся еще боле неприглядной отъ разставленныхъ въ ней рядами простыхъ сосновыхъ столовъ и скамеекъ. На одной изъ нихъ сидлъ одиноко ребенокъ и при слабомъ мерцаніи свчи что-то читалъ. Узнавъ въ этомъ забытомъ, всми покинутомъ мальчик самого себя, Скруджъ закрылъ себ лицо руками и горько заплакалъ. Самое слабое эхо въ дом, малйшій шорохъ мыши, возившейся за большимъ шкапомъ, звукъ падающей капля за каплей воды изъ водопровода на заднемъ двор, слабый шумъ засохшихъ втвей печальнаго тополя, лнивое качаніе двери амбара на полуоборванной петл, еле слышное потрескиваніе умирающаго въ камин огня, — вс эти звуки цлительнымъ бальзамомъ ложились на душу Скруджа, заставляя легче и обильне литься его горячія слезы. Духъ, коснувшись его рукою, указалъ ему на ребенка, на этого второго «я» Скруджа, поглощеннаго своею книгою. Вдругъ, за окномъ ясно, какъ я вижу васъ, показался во весь ростъ какой то человкъ въ чрезвычайно странномъ одяніи, съ топоромъ на пояс, который велъ осла, навьюченнаго дровами.

— Вдь это Али-Баба! — воскликнулъ восхищенный Скруджъ. — Славный, старый Али-Баба! О, я узнаю его! Въ одно, давно, давно прошедшее Рождество, когда, вонъ этотъ ребенокъ также былъ здсь одинъ, всми забытый, всми покинутый, онъ пришелъ къ нему въ первый разъ, совершенно также одтымъ, какъ и сейчасъ. Бдный мальчикъ! А, вотъ и Валентинъ, продолжалъ Скруджъ и его братъ, Орсонъ, оба здсь! А, какъ звали того спящаго и почти что голаго, котораго положили у воротъ города Дамаска? А вотъ и конюхъ султана, перевернутый вверхъ ногами! Да онъ и теперь еще стоитъ на голов! Отлично! Поступите же съ нимъ такъ, какъ онъ этого заслуживаетъ. Ахъ, какъ я радъ всему этому! Кто его просилъ жениться на принцесс?!

Какъ велико было бы удивленіе коллегъ Скруджа, еслибы они могли слышать съ какимъ воодушевленіемъ, съ какою горячностью, то смясь, то плача, давалъ онъ волю всмъ нахлынувшимъ на него воспоминаніямъ и видть какою радостью и оживленіемъ горли его глаза!

— А вотъ попугаи, — продолжалъ онъ, — съ зеленымъ туловищемъ и желтымъ хвостомъ и съ хохолкомъ на голов, напоминающимъ кустикъ латука. — Однажды, когда Скруджъ возвратился домой посл катанья на лодк вокругъ острова, онъ его прозвалъ бднымъ Робинзономъ Крузе. Вдругъ попугай закричалъ: «Бдный Робинзонъ Крузэ, гд ты былъ»? Скруджъ думалъ, что онъ грезитъ; но нтъ попугай, желтый попугай, котораго вы вс знаете, дйствительно былъ передъ нимъ. А вотъ и Пятница, бгствомъ спасающій свою жизнь! Ну, скоре, не теряй бодрости! Такъ, такъ!

И переходя отъ одного къ другому, съ живостью, совершенно ему не свойственной, Скруджъ вдругъ опять проникался безконечной жалостью къ этому покинутому, одинокому ребенку, своему второму я, и шепча:- «бдный, бдный мальчикъ», опять горько рыдалъ.

— Мн бы такъ хотлось, — тихо проговорилъ Скруджъ, отеревъ глаза, кладя руки въ карманы и оглядываясь, — мн бы такъ хотлось… но теперь вроятно слишкомъ поздно…

— Что такое? — спросилъ духъ.

— Ничего, — отвтилъ Скруджъ, — ничего. Я просто вспомнилъ о ребенк, который вчера вечеромъ плъ рождественскій гимнъ у порога моей двери. Мн такъ жаль, что я ничего не далъ тогда. Вотъ и все.

Призракъ задумчиво улыбнулся, двинулъ рукою, и промолвилъ:

— Взглянемъ на другое Рождество.

При этихъ словахъ Скруджъ увидлъ свое второе я выросшимъ, а комнату ставшей еще боле мрачной и боле грязной. Въ стнахъ виднлись щели, окна покосились, на полу валялись куски упавшей штукатурки съ потолка, на которомъ обнажилась драница. Но какимъ образомъ вс эти превращенія могли произойти такъ неожиданно, внезапно? Скруджъ также мало могъ объяснить себ это, какъ и вы. Онъ зналъ лишь, что все это дйствительно такъ было, что это онъ самъ находился тамъ, совершенно одинокій, всми забытый, въ то время, какъ его товарищи весело проводили рождественскіе праздники среди своихъ родныхъ.