Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель)

Когда стнные часы пробили одиннадцать, то этой семейной вечеринк насталъ конецъ. Мистеръ и мистриссъ Феззнунгъ встали у дверей залы, дружески пожимая руки, онъ мужчинамъ, а она дамамъ, и по мр того, какъ они выходили изъ комнаты, желали счастливаго Рождества. Когда въ зал никого боле не оставалось, кром двухъ подмастерьевъ, то они и съ ними простились также радушно; потомъ веселые, оживленные голоса замолкли, и молодые люди весело пошли спать и еще долго разговаривали въ постеляхъ.

Все это время Скруджъ такъ волновался, будто потерялъ разсудокъ. Его душа и сердце слились съ душою и сердцемъ его второго я. Онъ все вспомнилъ, все узналъ, всему радовался и испытывалъ какое то необычайное безпокойство. И только когда сіяющія радостью лица его другого я и Дика скрылись изъ виду, онъ вспомнилъ о дух и замтилъ, что тотъ внимательно къ нему приглядывается, а свтъ на макушк его головы разгорается все ярче и ярче.

— Немного надо, чтобы снискать благодарность этихъ простаковъ, — сказалъ духъ.

— Немного… — повторилъ Скруджъ.

Призракъ сдлалъ ему знакъ прислушиваться къ разговору подмастерьевъ, изливавшихся въ самыхъ сердечныхъ похвалахъ своимъ хозяевамъ. Когда Скруджъ исполнилъ его приказаніе, духъ продолжалъ:

— Что-же, разв я не правъ? Хозяинъ истратилъ нсколько несчастныхъ фунтовъ стерлинговъ, быть можетъ три, четыре и неужели стоитъ его за это такъ благодарить?

— Не въ этомъ вдь дло, — перебилъ его Скруджъ, задтый за живое и говоря, самъ не сознавая того, отъ имени Скруджа своей юности. — Не въ этомъ дло, духъ. Въ рукахъ Феззнунга находится возможность сдлать насъ счастливыми или несчастными; поставить насъ въ такое положеніе, чтобы жизнь наша была легка или тяжела, обратить трудъ нашъ въ радость или въ муку. А что власть, которою онъ можетъ дать намъ то или другое, и проявляется въ слов, взгляд, въ вещахъ столь незначительныхъ, столь неуловимыхъ, что ихъ невозможно подсчитать и анализировать — такъ не все ли равно? Разв въ этомъ суть? Счастье, которое оно намъ дастъ, для насъ такъ же дорого, какъ еслибы оно ему стоило всего его состоянія!

Встртивъ пронизывающій взглядъ духа, Скруджъ остановился.

— Что съ тобою? — спросилъ призракъ.

— Ничего особеннаго, — отвчалъ Скруджъ.

— Нтъ, съ тобою что-то творится, — настаивалъ тотъ.

— Да, нтъ же, ничего. Мн бы только очень хотлось сказать два, три слова моему конторщику. Вотъ и все.

Въ то время, какъ Скруджъ произносилъ эти слова, его второе я загасило лампы и духъ со Скруджемъ снова очутились на улиц.

— У меня остается совсмъ мало времени… Скоре! — сказалъ призракъ.

Слова эти не были обращены ни къ Скруджу, ни къ кому-нибудь другому, кого онъ могъ видть, но он мгновенно произвели необычайное дйствіе, такъ какъ Скруджъ вновь увидлъ самого себя. Но теперь онъ былъ старше, въ самомъ цвтущемъ возраст. Черты его лица еще не приняли выраженія сухости и черствости, свойственнаго Скруджу въ зрломъ возраст, но въ нихъ уже проглядывала скупость и какая то тревога. Въ его взгляд было что-то хищническое и алчное, такъ ясно выражавшее захватившую его всецло страсть — наживу. Не могло уже быть сомннія, въ какомъ направленіи раскинется тнь пустившаго ростки дерева. Скруджъ былъ не одинъ. Рядомъ съ нимъ стояла красивая молодая двушка въ траурномъ плать, съ глазами полными слезъ, такъ ярко блествшими при свт, исходящимъ изъ призрака прошлогоднихъ святокъ.

— Конечно, все равно, — говорила она тихимъ голосомъ, — по крайней мр для васъ. Другое божество замнило меня въ вашемъ сердц. Но если оно вамъ дастъ ту радость и то утшеніе, какія я старалась вамъ доставить, то быть можетъ я напрасно такъ убиваюсь.

— Какое божество замнило васъ? — спросилъ онъ.

— Золотой телецъ!

— Вотъ она людская несправедливость! — воскликнулъ онъ. — Ничего не проклинаютъ они съ такимъ озлобленіемъ, какъ бдность, и въ то же время ничего такъ не осуждаютъ, какъ погоню за богатствомъ.

— Вы слишкомъ боитесь общественнаго мннія, — возразила двушка. — Вы отдали ему все свое будущее. Я видла, какъ вс ваши благородныя стремленія гасли одно за другимъ, пока вами всецло не завладла главная ваша страсть — Нажива. Разв неправда?

— Ну, такъ что-же? — вызывающе отвчалъ онъ. — Что изъ того, что я сталъ боле практичнымъ, боле разсудительнымъ? Разв я измнился въ отношеніи васъ?

Она покачала головою.

— Измнился? — повторилъ онъ.

— Мы давно дали слово другъ другу — сказала она. — Мы ото сдлали тогда, какъ мы оба были бдны и не жаловались на свою судьбу, ожидая того времени, когда будемъ въ состояніи улучшить наше матеріальное положеніе нашимъ скромнымъ заработкомъ. Когда мы дали другъ другу слово, вы были другимъ человкомъ.

— Я тогда былъ ребенкомъ, — сказалъ онъ нетерпливо.