Рождество Эркюля Пуаро

– Я бы так не сказал, – возразил главный констебль. – Отравлений мышьяком происходит много. Возможно, даже больше, чем мы думаем.

– Пожалуй, вы правы.

– Отравления… их всегда сложно расследовать, – сказал Джонсон. – Противоречивые заключения экспертов, да и врачи чрезвычайно осторожны в высказываниях. Всегда сложно довести дело до суда. Но уж если мы имеем дело об убийстве, – впрочем, боже упаси! – то пусть оно будем простым. Без двусмысленности в отношении причин смерти.

Пуаро понимающе кивнул.

– Пулевое ранение, перерезанное горло, размозженный череп? Вы их предпочитаете?

– Только не называйте это предпочтением, мой дорогой друг. А то еще подумаете, будто я люблю дела об убийствах! Надеюсь, их у меня больше не будет. По крайней мере, во время вашего пребывания здесь.

– Моя репутация… – начал Пуаро.

Но Джонсон, не дав ему договорить, продолжил:

– Рождество, – сказал он. – Мир, согласие, добрая воля. Да-да, повсюду мир и согласие.

Эркюль Пуаро откинулся на спинку кресла и, соединив кончики пальцев, принялся задумчиво их разглядывать.

– То есть вы хотите сказать, – произнес он, – что Рождество – нетипичное время для преступлений?

– Да, это я и имел в виду.

– Почему?

– Почему? – переспросил Джонсон, слегка сбитый с толку. – Я только что сказал – это время подарков, веселья и все такое прочее.

– Британцы, они такие сентиментальные! – пробормотал Пуаро.

– И что из этого? – удивился главный констебль. – Да, мы чтим старину, любим старинные праздники. Что в этом плохого?

– Абсолютно ничего плохого. Наоборот, это очаровательно! Но давайте посмотрим на факты. Вы сказали, что Рождество – время веселья. Это означает, что люди много едят и пьют. Фактически это подразумевает переедание! Перееданию же сопутствует несварение желудка. А оно идет рука об руку с раздражительностью.

– Преступления не совершаются по причине раздражительности, – возразил полковник.

– Это как сказать! Подумайте сами. В Рождество воцаряется дух доброй воли. Это, как вы говорите, «самое главное». Прощаются былые обиды, спорящие приходят к согласию, пусть даже на короткое время.

Джонсон кивнул.

– Закапываются в землю топоры, верно.

– Семьи, – продолжал Пуаро, – родственники, не видевшие друг друга весь год, вновь собираются вместе. Согласитесь, мой друг, что в таких обстоятельствах возникает сильное напряжение. Люди, которые не питают друг к другу теплых чувств, вынуждены притворяться, будто они их испытывают! На Рождество мы имеем много лицемерия, достойного лицемерия, лицемерия pour le bon motif, c’est entendu, то есть из хороших побуждений, ибо так заведено, – но тем не менее это лицемерие!

– Я бы не стал так говорить, – с сомнением в голосе произнес главный констебль.

Пуаро расплылся в улыбке.

– Нет, нет. Это я так говорю, а отнюдь не вы. Я обращаю ваше внимание на то, что в подобных обстоятельствах – психическое напряжение, физическое недомогание – высока вероятность того, что неприязнь, которая до этого почти не проявлялась, а также мелкие разногласия могут внезапно обостриться. В результате человек, изображающий дружелюбие и готовность к прощению, стремящийся показать себя более благородным, чем он есть на самом деле, рано или поздно становится более грубым, более жестоким, чем обычно. Стоит перегородить реку плотиной, mon ami[12], рано или поздно плотину прорвет и произойдет трагедия!

Полковник Джонсон с сомнением посмотрел на своего собеседника.

– Никак не могу понять, когда вы говорите серьезно, а когда шутите, – проворчал он.

– Шучу! – улыбнулся Пуаро. – Честное слово, шучу! Но от своих слов не отказываюсь: искусственные условия вызывают естественную на них реакцию.

В комнату вошел слуга полковника Джонсона.

– Вас просит к телефону суперинтендант Сагден, сэр.

– Хорошо. Иду.

Извинившись перед гостем, главный констебль вышел. Вернулся он через три минуты. Лицо его было чернее тучи.

– Черт побери! – гневно произнес он. – Убийство! Причем в сочельник!

Пуаро удивленно поднял брови.

– Неужели действительно убийство?

– Что?.. Иное объяснение невозможно. Совершенно прозрачный случай. Убийство, причем крайне жестокое!

– Кто жертва?

– Старый Симеон Ли. Один из самых богатых людей в округе. Заработал целое состояние в Южной Африке. Золото… нет, алмазы, если не ошибаюсь. Вложил все, до последнего пенса, в производство какого-то приспособления для добычи алмазов. Его собственное изобретение, кажется. Как бы там ни было, вложенные деньги он вернул, и притом с лихвой. Поговаривают, будто он дважды миллионер.

– Его любили, верно? – уточнил Пуаро.

– Не думаю, что его кто-то любил, – медленно произнес Джонсон. – Странный человек… Последние годы был инвалидом. Мне известно о нем крайне мало. Но, безусловно, он являлся одной из выдающихся личностей нашего графства.

– То есть это случай вызовет пересуды?

– Именно так. Я должен как можно скорее отправиться в Лонгдейл.

Полковник умолк, вопросительно глядя на своего гостя. Пуаро тут же ответил на его немой вопрос:

– Хотите, чтобы я поехал вместе с вами?