Рубен – Ольга – Анна – Русудана

В этом же рассказе описано, как человек, от лица которого Никольская вела повествование, случайно зашёл в старообрядческую церковь и застал там истово молящегося Иннокентия Васильевича. А в 2018 году Валерий Павлович Леонов, впоследствии опубликовавший прекрасную книгу об Анне Борисовне под названием «Библиотека и судьба: А. Б. Никольская», в личной беседе рассказал мне, что Яковкин, после того как излишне закладывал за галстук, действительно ходил отмаливать свои поступки, о последствиях которых он, как юрист, не догадываться не мог.

Добавлю, что Анна Никольская поступила на работу в БАН по рекомендации академика Марра в том же 1932 году, когда оттуда был уволен Рубен Орбели, и возможно, что между этими событиями есть какая-то связь.

Согласно постановлению Особого совещания (ОСО) Коллегии ОГПУ от 2 апреля 1934 года Анну Владимировну выслали в Алма-Ату, где она стала преподавать в Педагогическом институте, но в 1937 году арестовали вновь, 10 декабря по решению ОСО, то есть печально известной «тройки», без суда приговорили к десятилетнему сроку и отправили в лагерь на север Свердловской области. Арестовывал её капитан НКВД по фамилии Пушкин.

До марта 1943 года она находилась на лесоповале, где начала делать заготовки художественных произведений, потом была снова выслана в Казахстан и, снимая угол в землянке, уже вплотную занялась литературным творчеством и переводами. Работала она на полу или за большим столом, под которым и спала.

Анна Никольская в 1948 г.

Анна Никольская перевела множество казахских литературных произведений, в том числе «Повстанческие песни казахов XIX века», изданные отдельной книгой, но самым знаменитым переводом, сделанным ею с казахского, стал роман Мухтара Ауэзова (1897–1961) о поэте, композиторе и просветителе Абае Кунанбаеве (1845–1904). Однако писатель Леонид Соболев (1898–1971), тот самый, который писал о моряках и водолазах, совершил гадкий поступок, смахнув как «лагерную пыль» фамилию врага народа и поставив вместо неё свою. Книга эта была переведена на два десятка языков и выдержала около двадцати изданий, но хотя в шестидесятых годах авторство Никольской было доказано, никаких гонораров за свой труд, в отличие от Соболева, спустя несколько лет покончившего с собой, она не получила.

Я осознаю, что мужчину нельзя называть сукой, тем более, моряка, и уж тем более, мёртвого, но всё-таки рискну.

Б. И. Ильин-Какуев

Несмотря на то, что Анну Никольскую приняли в 1948 году в Союз писателей, она оставалась «человеком второго сорта» вплоть до 1956 года, когда после XX съезда КПСС стало возможным говорить о преступлениях сталинского режима, хотя приговор её был пересмотрен двумя годами ранее, причём оформлял документы тот же человек по фамилии Пушкин, ставший к тому времени полковником.

Приблизительно в те годы Анна Борисовна познакомилась с замечательным учёным, биохимиком Борисом Ивановичем Ильиным-Какуевым (1886–1972), в свободное от работы время писавшем прекрасные акварели, и стала его женой. Первая книга Анны Никольской была издана в Казахстане лишь в 1963 году, когда ей было глубоко за шестьдесят.

Многие рассказы и повести, написанные Анной Борисовной, автобиографичны. Так, в рассказе «В Пиренеях прошел дождь» она вскользь упоминает о родившемся в 1870 году отце, не называя его имени, в рассказе «Над вечным покоем» – о посещении могилы деда на Никольском кладбище Александро-Невской лавры, где героиня не была 40 лет, в повести «Ведьма» вспоминает об истории и впечатлениях, полученных на Волхове, в рассказе «Человек густого цвета» и повести «Передай дальше!» – о работах на лесозаготовках в таёжной зоне, где она работала учётчицей в конторе и по заданию лагерного руководства организовала драмкружок и ставила с другими заключёнными спектакли, таким образом ненадолго вырывая их из жестоких условий лесоповала. Интересно, что многие из заключённых были представлены Анной Борисовной под собственными именами, благодаря чему не дождавшиеся их родственники и потомки смогли узнать о том, как они провели остаток своей жизни.

В своих произведениях Анна Борисовна не описывала тех ужасов, с которыми непосредственно столкнулась в лагере, ссылке и на предварительных допросах, когда ей разбили затылок о каменный пол, из-за чего она всю оставшуюся жизнь мучилась от постоянных головных болей. Например, в повести «Геленджик» она написала так:

В свободное от других, обязательных занятий время, я занялась литературными записями, как я тогда думала – «для себя». Я записывала в виде небольших рассказов различные эпизоды из своей жизни – встречи с людьми, интересные чем-либо факты, мои наблюдения и выводы…

Сохранилось машинописное письмо, которое Анна Борисовна написала семье Орбели 14 марта 1964 г.: