Рубен – Ольга – Анна – Русудана

Милые мои, пытаюсь писать Вам одной левой рукой, начала уже приспособляться, потому что с правой все еще продолжаю мучиться. Лечение, вероятно, принесло бы результаты гораздо раньше, но я болела гриппом, лежала дома, потом меня замучили весенние приступы астмы – и я запустила лечение, т. е. свела на нет все, что было уже получено. Теперь я возобновила ежедневные процедуры – и опять чувствую себя лучше… Перед самой болезнью я подписала договор с издательством на небольшой / 2 печ. листа / перевод – и до сих пор не могу сдать его – опять же из-за руки. Теперь, немного приспособившись к работе одной левой, я постараюсь отделаться поскорей от этого перевода, который оказался маленьким, но ядовитым, а русские товарищи, которым я доверяю, уверили меня, что кроме удовольствия, я от этой работы ничего не получу. Работа трудна не трудностями самой передачи оригинала в русской речи, а недодуманностью, противоречиями и недоработками оригинала. Спотыкаешься на каждом шагу и пытаешься «сопрягать далековатые понятия», а это очень трудно… А тут еще издательство привязалось, заявив, что меня включают в авторский план будущего года на «второй сборник» и – совсем сумасшедшие! – требуют с меня заглавие, приблизительный листаж и аннотацию о содержании. Я попросила оставить меня в покое, потому что литературная работа – это не вязание чулок с дневной нормой выполнения… Редакторша моего первого сборника, милая, умненькая женщина… заразилась установками издательства и тоже начала осаждать меня. Сегодня в издательстве ответила ей / надо сказать, что она очень хорошенькая, а ее пышные темные волосы к ее отчаянию начали седеть; так она неожиданно для всех, в том числе и для своего мужа, выкрасила их в апельсинный цвет, ужас! / – так вот я сказала, что назову мой сборничек по первому, еще не написанному, но вполне реальному для выполнения рассказу, который напишу о ней и назову «Убитые волосы» или «Гибель брюнетки»… Она ответила мне, что тогда мне придется думать о новом редакторе…

Дядя Боря теперь возобновил свои консультации, но… он приходит с них такой измученный и усталый, что мне за него страшно. Большой проблемой является также лето. Мою заявку на «Переделкино» приняли, но у дяди Бори образовался какой-то отрицательный рефлекс против этого места после того, что он так там болел… Дачи под Москвой теперь нет, брат, живущий в Люберцах / младший, Илья /, тяжело болел… / был тяжелый инфаркт, 73 года /, и поселиться в его полугородской квартире – значит, обречь его на всякие хозяйственные хлопоты… А ни хозяину, ни гостю / в его 78 лет / эти хлопоты уже не по силам. Оставить его в Алма-Ате, как он предлагает, я не могу, тем более, что наша родственница, которая живет с нами, летом уедет к сестрам на Кавказ… Что же, разве я брошу его одного? Я написала Вере Ивановне, которая ежегодно ездит на пароходе по Волге. Борис Иванович как-то сказал мне, что с удовольствием проездил бы с ней хороший конец по реке. Я очень поддерживаю эту мысль, потому что с ней на пароходе он будет вдали от всех соблазнов Москвы – букинистических магазинов, беганья до потери сознания и сил по музеям и выставкам и еще каких-нибудь удовольствий, несоразмерных с его силами. Я написала ей обо всем подробно, и сделала приписку Тане: просила ее, если прогулка с тетей Верой по каким-либо причинам окажется невозможной, похлопотать хоть разок об отце – подумать о каком-нибудь хорошем санатории под Москвой – без затейников и без мероприятий для больных. А я со своей стороны здесь буду оформлять все, что только потребуется. Все горе в том, что дядя Боря, и вообще не отличавшийся в жизни инициативой и энергией, сейчас стал совсем инертным – и думать не хочет, чтобы похлопотать о себе. Говорит: – «Само как-нибудь устроится», но, к сожалению, так не бывает, и все опять падает на меня. До сих пор я не могла писать никаким способом, так что смогла отправить письмо Вере Ив. лишь вчера, потому что очень боюсь упустить время, ведь всякие периферийные заявки принимаются ранней весной, и я чуть не плакала, что время уходит. Теперь я жду понедельника, когда у нас абонирован пятиминутный разговор с Москвой по телефону. Посмотрю, что они там мне ответят. Это тоже меня очень волнует. Сил-то и у меня очень мало.

…Если у вас что-нибудь прояснится, сообщите мне, на какие месяцы Вы предполагаете уехать. Я все же не теряю надежды повидать Вас летом, но для этого я должна согласовать время: и моих путевок, и Вашего отсутствия в городе. Если я и приеду в Ленинград, то совсем на короткое время, поэтому было бы обидно, если бы у нас хоть день пропал даром.

У нас весна в полном разгаре здешнего своего начала: в городе еще горы снега, но везде продаются цветы, а температура воздуха доходит до 18-ти градусов тепла. Многие ходят в летнем, но я не рискую, особенно при моей больной руке. В этом году февраль и первые дни марта были такими снежными, как я еще здесь не видела ведь я живу здесь, с перерывом, правда, уже 30 лет…

Целую Вас крепко, не теряю надежды увидеться с Вами. Пишите мне о своих делах, о здоровье. От Олечки уже не надеюсь получать письма.

Будьте здоровы, мои дорогие!

Ваша тетя Ася