Рубикон Теодора Рузвельта

Следующим утром, засветло, под нескончаемым дождем они вновь грузились в лодки, чтобы всего через полторы мили встретить новые пороги. У них оставалось только пять каноэ. Если экспедиция потеряет хотя бы одну из лодок, то часть людей должны будут идти пешком. Кандидо Рондон вновь распорядился рубить обходную тропу через джунгли.

Неожиданно из чащи раздались пронзительные крики, от которых похолодела кровь в жилах. Казалось, на них сейчас посыплется град стрел и копий. Люди схватились за оружие. Но атаки не последовало: видимо, где-то в ветвях засела стая обезьян-ревунов. На лицах ловких и бесстрашных «комарадас» вместо облегчения появилось выражение мрачной тревоги — старое поверье гласило, что вой обезьян предвещал несчастье. Рондону было не до суеверий. Нужно было идти на разведку местности и раздобыть хотя бы пару обезьян на обед.

Бразильский полковник был прирожденным охотником, который разбирался в звуках леса и умел выслеживать добычу. Рядом с ним была его верная собака Лобо. Рондон начал осторожно подбираться к месту, откуда слышались крики обезьян. Неожиданно Лобо рванулся вперед и исчез в зарослях. Еще через несколько секунд раздался жалобный собачий визг. Кандидо Рондон ринулся на выручку, но воздух огласился победными криками дикарей. Полковник выстрелил в небо несколько раз и все стихло. Через минуту он увидел ползущего к нему Лобо: его тело насквозь пронзили две стрелы. Аборигены заманивали пришельцев в ловушку, имитируя крики обезьян. Своей гибелью верный пес спас жизнь начальнику экспедиции.

Кермит Рузвельт

На общем совете Кандидо Рондон доложил ситуацию: Рио да Дувида населена неизвестным доселе враждебным племенем, которое готово защищать свою территорию. Чтобы просветить друзей-американцев, Рондон добавил, что в большинстве случаев местные племена нападают, если их провоцируют или же в отместку. Рузвельт на это саркастически заметил: «Одинаково неприятно, если тебя убьют потому, что боятся или потому, что ты им просто не понравился».

И все же бразильский полковник посчитал нужным вернуться на место гибели Лобо и оставить там несколько мелких безделушек — такие подарки иногда умиротворяли некоторые из амазонских племен.

Ученый мир того времени почти ничего не знал о жизни аборигенов экваториальных лесов. Европейцы видели в действии и описали смертельное вещество кураре — темную маслянистую жидкость, которой туземцы смазывали наконечники копий и стрел. При попадании токсинов кураре в кровь мелкая дичь погибала от паралича дыхания почти мгновенно, а человек перед гибелью мог промучиться несколько минут. Среди других историй, известных «белому человеку», были вызывавшие дрожь предания об «охотниках за головами», которые отрубали и мумифицировали определенным образом головы жертв в качестве боевого или религиозного трофея.

Всего какой-то десяток метров отделял участников экспедиции Рондона-Рузвельта от каменного века: от зажигаемых трением деревянных палочек костров, от наполняющих душу ужасом выкриков шамана, от тихого свиста отравленных стрел и глухих ударов копьем из засады. Постоянно ощущая незримое присутствие лесных людей, они не могли чувствовать себя в безопасности ни при свете дня, ни во мраке ночи.

Как писала историк Кэндис Миллард, встретившееся путешественникам племя «поддерживало строгие правила в отношении каннибализма: они могли есть людей лишь в ознаменование военной победы, и такой ритуал мог иметь место только на закате… Обычно они отрезали голову и вырезали сердце врага. Затем отделяли съедобные части тела: руки, ноги, верхнюю часть живота. Плоть обжаривалась на костре и только затем приносилась женам для приготовления блюд… Рузвельт, хотя и потерял в весе из-за недоедания и физических лишений, был по-прежнему самым плотным мужчиной в экспедиции. Если им суждено было погибнуть, бывший президент мог бы стать отличной церемониальной трапезой».

«Великолепная кафедра»

История Америки стала скучной — утверждали высоколобые эстеты на излете XIX столетия. После авантюрного XVIII века, начало которого упиралось в глухие леса и колониальные войны, а закончилось славными именами «отцов республики» Вашингтона, Франклина, Гамильтона, после напряженного XIX столетия с высоким трагизмом противостояния Севера и Юга наступил, говоря словами Марка Твена, «позолоченный век». На смену романтической эпохе паруса и плуга пришло время электричества и стали. Люди делали деньги, главные новости приходили с Уолл-стрит.

«Пейзаж эпохи» сильно измельчал. После Линкольна в белом президентском особняке в Вашингтоне образовалась «галерея посредственностей». Даже участие в сражениях Гражданской войны и гибель от рук убийц двух президентов — Гарфилда и Мак-Кинли — не принесли им посмертного исторического ореола. Имена полдюжины остальных и вовсе канули в лету.